— Потому-то и следует говорить о нем дурно, — вставила ей мимоходом, смеясь, одна из дам, проходивших в соседнюю гостиную, где играли в карты.
— Не слушайте ее, — быстро проговорил Иура, — вам она может только повредить… Все здесь хороши, нечего сказать.
— Неужели так легко человека погубить?
— Так же легко, как запачкать перчатку, — угрюмо проговорил он.
Вера слегка вздохнула; жизнь представлялась ей делом мудреным.
— Как могли вы стать тем, что вы есть, вы, дочь Долли!
— Я стараюсь быть такою, какою бы желал видеть меня отец, — шепотом проговорила она.
Иура был тронут.
— Желал бы я, чтоб отец ваш охранял вас, — промолвил он. — В нашем свете, дитя мое, вы очень будете нуждаться в Ангеле-Хранителе. Впрочем, может быть, вы сами сумеете охранять себя. По крайней мере, я на это надеюсь.
Он крепко пожал ей руку и сильно побледнел.
— Вы очень добры, что думаете обо мне, — не без волнение проговорила она.
— Как же о вас не думать, — краснея, пробормотал Иура, и прибавил:- Моя заботливость не должна вас удивлять, я такой друг вашей матери.
— Да, — серьёзно ответила она.
— Правда ли, что Зуров хочет жениться на вашей дочери? — спросил Иура у Долли, в тот же вечер.
Леди Долли на это как-то неопределенно улыбнулась.
— О, нет, не знаю, так много болтают, не думаю, чтоб он серьёзно — а вы?
— Не знаю, — коротко ответил он. — Но вы этого желаете?
— Конечно, я желаю всего, что может составить ее счастие.
Он громко рассмеялся.
— Что за лицемерки, эти женщины! — воскликнул он от всей души.
Несколько дней спустя Иура уехал к отцу в Шотландию, и перед отъездом имел продолжительный разговор с лэди Долли, в котором высказал ей все, что знал о ветреной жизни Зурова в Париже.
Она слушала рассеянно, очевидно, не придавая веры его словам.
Прошло еще несколько дней; однажды вечером во время спектакля, на котором Верэ не присутствовала, так как на домашнем театре в Фелиситэ давалась какая-то чересчур уж неприличная оперетта, Зуров подсел к лэди Долли, и с той недоброй улыбкой, которой она так боялась, без дальних околичностей, сказал ей:
— Не правда ли, милэди, мы всегда были добрыми друзьями, вы меня хорошо знаете и можете судить обо мне беспристрастно. Что бы вы сказали, если б я сознался вам, что ищу руки вашей дочери?
Лэди Долли молчала.
— У каждой матери для вас один ответ, — с усилием, наконец, заговорила она. — Вы слишком добры, и я слишком счастлива.
— Так я могу говорить с ней завтра?
— Позвольте мне прежде потолковать с ней, — быстро проговорила она, — она так еще молода!
