— Ты до безобразие серьёзна, Верэ, — с досадой говаривала ей мать; молодая девушка и на этот упрек отвечала молчанием. Прекрасная американка Фуския Лич пыталась с нею сблизиться, но Верэ так отнеслась к ее любезностям, что бойкая мисс, привыкшая к победам, почувствовала себя не совсем ловко. У бабушки — Верэ любила вставать в шесть часов и ложиться в десять, проводить целый день в занятиях и прогулках на открытом воздухе; здесь же день начинался в два часа пополудни и оканчивался при пении петухов. Ей тяжело было сознавать, что ее постоянно выставляют на показ. Она мало говорила, много слушала и наблюдала, и понемногу начала понимать все против чего, в неопределенных выражениях, предостерегал ее Коррез.
Она уже замечала злобу, скрывавшуюся под медовыми фразами, ненависть — под приветливой улыбкой; она невольно следила за этими маленькими заговорами, составляющими ежедневную пищу как мужчин, так и женщин, вращающихся в обществе. Легкие и тщеславные характеры уживаются в подобной атмосфере, но Верэ не была ни легкомысленной, ни тщеславной, и вся эта ложь удивляла ее.
— Вы маленькая пуританка, душа моя, — с улыбкой говаривала ей лэди Стот.
«Неужели это правда?» — думалось девушке. В истории она ненавидела пуритан, все ее симпатии принадлежали противной стороне.
— Отчего ты не ладишь с людьми? — приставала в ней мать.
— Мне кажется, я им не симпатична, — смиренно отвечала Верэ.
— Всякий нравится настолько, насколько сам того желает, а ты не любезна, — вот в чем вся беда.
После одной из подобных стычек, опечаленная девушка сошла в сад, в сопровождении Лора, большой собаки, принадлежавшей Зурову, и к которой Верэ очень привязалась; бедняжке было крайне тяжело, она села на садовую скамейку, обвила руками шею верного пса, и горько, чисто по-детски, расплакалась.
— М-lle Верэ, что с вами? — раздался неожиданно подле нее голос Сергея Зурова.
Она подняла голову, на щеках виднелись следы слёз.
— Что вас огорчило? — продолжал он мягким, совершенно несвойственным ему тоном. — Если я хоть в чем-нибудь могу помочь: приказывайте!
— Вы очень добры, — нерешительно проговорила Верэ, — со мной ничего, так — пустяки, мать на меня сердится.
— Неужели! В таком случае ваша прелестная maman верно не права. В чем же дело?
— Говорят, я никому не нравлюсь.
— Где же такие варвары, желал бы я знать?
Его холодные глаза оживились; но она не заметила его взгляда, она задумчиво глядела на видневшееся вдали море.
