– Да они знают, что вы здесь.
И снова сжимает – отпускает. Вдох – выдох. Вдох – выдох.
«И в результате всех этих философствований, усмешек, передряг и нервотрепки псориаз мой сильно ухудшился, и в основном на голове. Затылок мой был словно закован в гипс, и мысли не уходили дальше этой преграды.
О чем мне было говорить, когда я весь, и голова в особенности, в путах этой болезни, ограничивающих живую мысль.
И лишь во время операции я отвлекался и целиком уходил в жизнь. От этого я еще больше привязывался к хирургии. Она мне стала необходима, она для меня стала воздухом. Мне казалось, что если я больше оперирую – болезнь уменьшалась. Но в клинике я оперировать стал меньше.
Через месяц псориаз распространился на все руки.
Так бы и ушел совсем из хирургии. Но, слава Богу, ушел я только из этой клиники. И перешел в другую клинику. Надо было, наверное, пройти через еще одно близкое к прежнему испытание, прежде чем я нашел свое место, нашел нормальную жизнь.
А псориаз сейчас остался только на голове. Что же это было – этот странный период в моей жизни? Назвать его пропащим временем нельзя. Наверное…»
– Евгений Львович, вы ж хотели через час отключить его?
– Да, Валечка, хотел. Давай еще раз промоем ему трахею. И вызови кого-нибудь сюда. Позови сюда Онисова. Пусть сидит, качает. Хоть бы раз зашел, посмотрел бы на больного.
– Он сейчас грыжу оперирует.
– Ну, Лев Павлович Агейкин пусть придет. Или кого из девочек позови. Или нет. Давай промоем ему, и пусть подышит сам. Посмотрим. Который час?
– Два часа.
– Уже! Мне ж, наверное, ехать надо сейчас. Эй! Как дела? Легче? – Больной благодарно, удивленно ответил верхними веками. В глазах было: «Кто же я! За что?» Мишкин махнул рукой. – Ну работайте.
Из ординаторской он позвонил Гале и назначил ей свидание у входа в контору по снабжению медоборудованием.
Прием был им назначен на 15.30. Около четырех часов их и принял начальник конторы этой Петр Игнатьевич Бояров.
Бояров. Ну что, виден стройке конец?
Адамыч. Ну не так чтобы близко, но уже пора думать о внутренностях.
Мишкин. Да знать хотя бы, что положено и что дадите.
Бояров. Семиэтажка?
Мишкин. Угу.
Бояров. Шесть операционных?
Мишкин. К сожалению.
Бояров. Почему к сожалению?
Банкин Василий Николаевич. Вы подумайте – триста пятьдесят коек. Разве нам хватит шесть операционных мест?
Бояров. У вас как распределятся койки?
Адамыч. Пять отделений по семьдесят коек. Сто сорок чистой хирургии, сто сорок травмы, семьдесят оперативной гинекологии.
