Мишкин. Давай, давай, берись, философ. Чего бормочешь? Три, четыре – поднимай! Пошли.
Агейкин. Вон. В окнах. Больные. Смотрят. Таскаем мы.
Мишкин. Неси. Дыхание сбиваешь.
Поставили около лифта и этот стол.
Мишкин. Ты, Онисов, чудак. С ним хорошо – он хорошо. Смотрят. Окна. Больные. Живи себе и неси время от времени, если думаешь, что всегда ты не несешь.
Работа шла хорошо. Но успели они… Если они будут носить и дальше так кустарно – понадобится несколько месяцев.
Марина Васильевна пришла – приезжало начальство на субботник. Велено мусор этот, упаковку, тару – ликвидировать, чтоб территория была приглажена. Иначе зачем субботник.
– А как ликвидировать? Куда деть?
– Сжечь.
– Доски какие! Жалко. Какие стеллажи сделать можно.
– Пожалуйста. Уноси домой, но сейчас.
– Мне сначала квартира нужна.
– К тому времени еще не один субботник будет. Вечно ты, Мишкин, создаешь проблемы из ничего. Сказано жечь – жги.
– Жгу. Я разве против. Мне только жалко.
– С оборудованием, в общем, хватит на сегодня. А территорию мы убрать должны. Так что начинайте. Я пошла на свой участок.
Марина Васильевна побежала, будто не главный врач, будто молодая совсем.
– Здравствуйте, Евгений Львович.
– О о! Привет, Нина. Ты как здесь оказалась?
– Мимо проезжала. Вон машина моя. К тому же у меня для вас кое какие лекарства есть. Решила посмотреть – может, и передам заодно, подумала я. А вы здесь все сегодня, оказывается.
– Вот спасибо. Сейчас я кого нибудь пошлю за ними.
– Я сама отнесу в отделение. Дежурной девочке анестезистке отдам. А у вас субботник?
– Как видите.
– Хорошо как…
– Чего хорошего.
– И я с вами поработаю. Вы носилки сейчас таскаете? Я к вам в пару, Евгений Львович. Можно?
– Не очень ловко, наверное, коллега.
– Пустяки. Ладно. Сейчас прибегу. А у меня в машине прекрасный джин и вермут. После субботника. Это великолепно.
Побежала. Подошел Онисов:
– Ну, ты уникум. Старый уже совсем, а все тебя любят.
– Пошел вон, Хазбулат.
– А что! Такие большие фигуры всегда привлекательны.
– Помолчал бы лучше. Вот когда больным после операции отдаешь большой камень из желчного пузыря – они приходят в ужас, ахают и страшно гордятся своей тяжелой патологией, но мы то, хирурги, знаем, что мелкие камни вреднее, опаснее, и гордиться больным лучше этой мелочью. Так вот, не будь ты этой мелочью в пузырях и протоках. Лучше помолчи. Понял, Хазбулат?
– Ты сейчас говоришь, как большой Пахан в малине своим уркам. Ты все таки уникум, Мишкин, даже в таком разговоре. И образы твои дикие: камни, кровь, желчь. Ты же ущербен, весь ушел в ту жизнь. Полные носилки уже, хватит, понесем. Не верю я в искренность этих образов у тебя.
