— Оставим этот спор, — устало сказал Николай Борисович; на лице его несколько мгновений были напряжение, усталость, разочарование. Потом оно стало спокойным, даже безразличным. — Мы никогда не поймем друг друга.
И я увидел: Николай Борисович Змейкин потерял ко мне всякий интерес.
— Вернемся к твоему делу, — вяло сказал он. — Что ты намерен делать?
— Мне нужно выяснить некоторые детали.
— Какие же? — Он усмехнулся. — Если не секрет.
— Мне не совсем ясны мотивы убийства.
На лице Николая Борисовича появилось легкое оживление.
— Тебе придется согласиться со мной, — сказал он, но без всякого энтузиазма. — Разве не собственность сделала Морковина убийцей, закрыла от него весь мир? Человек-собственник — это человек-зверь. Потом зависть. К молодости, к успеху, к материальному благополучию, достигнутому легче, веселее, без дикого напряжения.
Он был прав. Если остановиться на Морковине-старшем. Он прав. И это злило меня, выводило из равновесия.
— Ладно, — остановил себя Николай Борисович. — Итак?
— Мне надо несколько часов на доследование, — сказал я.
— Но зачем?
«Ни о револьвере, ни о Василии я ничего не скажу. Пока это мое».
— Надо кое-что выяснить, — упрямо повторил я. — Часа в три убийца будет арестован, и он во всем признается.
Николай Борисович встрепенулся.
— Признается? Такие люди, как этот Сыч, не признаются. Он будет все отрицать.
«Он и отрицает», — подумал я.
— Он признается! — сказал я.
«Если Морковин-старший — убийца», — подумал я.
Николай Борисович пожал плечами.
— Хорошо, поступай как знаешь.
И он пошел к машине. Я больше не существовал для него.
Хлопнула дверца. «Волга» уехала.
Я смотрел на шлейф пыли, который вырастал на дороге.
«Он хотел повториться во мне, — думал я. — Ему надо оправдать свою жизнь. Для кого? Для себя? Наверно... Ему скоро шестьдесят лет».
Я шел к деревне. Небо на глазах заволакивало серой мглой. Солнце было похоже на круглый желтый фонарь. Торопливо, исступленно трещал невидимый хор кузнечиков. Пахло полынью.
Да, и, несмотря ни на что, он все-таки прав. Морковина-старшего погубила частная собственность: его двенадцатый двор.
Двенадцатый двор...
И я поймал себя на мысли, что готов примириться с тем, что Михаила убил Сыч. Будто отпали все сомнения. Нет, нет! Это я допускаю только теоретически.
Хорошо. Пусть так. Михаила убил Сыч (теоретически). Причины... Частная собственность? То, что лежит внутри его психологии? Да. И все-таки не только это. Есть еще и другие причины, внешние. Среда, в которой проявляются внутренние причины, спрятанные в психологии человека.
