Двенадцатый двор | страница 15
В окне мелькнуло чье-то белое лицо. Я постучал. В избе было тихо.
— Войдите! — сказал мужской голос.
В сенях было темно, пахло куриным пометом; в углу белели гуси и недовольно гоготали. Из-под ног метнулся рыжий кот и исчез в ослепительном проеме двери.
Глаза привыкли, я увидел дверь.
В комнате было накурено. Первое, что я увидел, была большая белая печь, задернутая ситцевой шторкой.
Потом стол... Может быть, несколько секунд прошло, прежде чем я сказал: «Здравствуйте!» И за эти несколько секунд я увидел, что стол был праздничный: бутылки с мутной жидкостью, очевидно, самогоном, розовое сало, разваренная картошка, огурцы и крепкие соленые помидоры в мисках, в глубокой чугунной сковородке — большие куски жареного румяного гуся, зеленый лук, только что вырванный из грядки, с землей в белых корнях, творог. Еще что-то.
Я прервал трапезу; стаканы налиты, на тарелках снедь.
Еще я увидел бутылку «Айгешата», городскую колбасу, батоны, нарезанные очень толстыми ломтями.
Стол был без скатерти, деревянный, чисто выскобленный ножом.
Эти длинные секунды были наполнены оцепенением. На меня молча смотрели четыре человека: старик (тогда я ничего не увидел на его лице, кроме тяжелых, медленных, бескровных век; они поднимались и опускались, скрывая тусклые, какие-то водянистые, выцветшие глаза. «Действительно, Сыч», — успел подумать я); старая женщина (еще не зная чем, но я отметил, что в чертах лица она повторила старика); молодой мужчина, худой, бледный, с маленькой головкой, в пиджаке и с галстуком (сейчас хочу вспомнить, какого цвета у него была рубашка? Какого цвета галстук? И не могу); четвертой была толстая женщина, очень похожая на жабу, — мне даже показалось, что у нее шевелится зоб (на ее красном лице я отметил страх).
Закрывая дверь, я сказал:
— Здравствуйте! — и потом добавил: — Морев, следователь прокуратуры.
И разом кончилось оцепенение, они задвигались, посмотрели друг на друга. Но молчали.
— Здравствуйте, — еще раз сказал я.
Подобие улыбки (или надежды?) возникло на лице старика, и я увидел, что лицо это изношенно, дрябло, в крупных морщинах, голова почти лысая, губ нет — они ввалились в рот.
— Здравствуйтя! — сказал старик и посмотрел на старую женщину. — Марья!
Она рукавом проворно вытерла край лавки, сказала:
— Сидайте.
Я сел.
— Радость у меня, — заговорил старик. — Сын вот с невесткой, с Надеждой, в отпуск приехал.
Из-за стола вскочил мужчина, дернулся маленькой головкой (в нем было что-то жалкое), протянул мне руку:
