— Товарищи, — сказал я, и толпа замерла. — Товарищи, кто хоть что-то знает об убийстве, я прошу дать показания. С кого начнем?
На всех лицах появился страх. Мгновенно толпа отступила от плетня и стала быстро расходиться. Люди спешили. Темные старухи даже подхватили юбки, показывая белые костлявые ноги в голубых вздувшихся венах.
Я ничего не понимал. Я заметался среди толпы:
— Товарищи! Товарищи... В чем дело?
Я хватал людей за локти. Кто-то грубо оттолкнул меня.
Толпа разошлась. Остались милиционеры, председатель колхоза и две женщины, молодая и старая — я уже понял: жена убитого и его мать.
— Видали? — сказал я председателю, понимая нелепость своего положения. — Ну и народ у вас. Разве так мы выявим убийцу?
И вдруг страшно, исступленно закричала молодая женщина:
— Чего выявлять!.. Сыч убил, окаянный! Будь ты проклят вовеки, ирод! — И она погрозила кулаком шиферной крыше, которая виднелась за густым садом. — Будь ты проклят... — Она не могла кричать больше, уткнулась в плечо пожилой, зарыдала.
Я увидел, как пожилая судорожно гладит ее по волосам, и почувствовал, что комок подступает к горлу.
— Нина, жена убитого, — сказал мне тихо председатель.
— А кто такой Сыч? — спросил я.
— Морковин. Григорий Иванович Морковин. Сыч — это кличка у него. Народ окрестил. Вот соседи они, Брынины и Морковины. У Брыниных одиннадцатый двор по улице, у Морковиных — двенадцатый. А эти яблони на колхозной земле, между ними. Лучше бы я их вырубил. — Председатель сжал широкой рукой скулы. — Миша-то у меня лучшим комбайнером был...
Сильнее запрыгали плечи Нины, она шептала в плечо свекрови:
— Сгубил мою жизнь... Как я теперя с двумя ребятишками... Без Мишеньки...
— Но почему вы думаете, что вашего мужа убил именно этот... Сыч? — спросил я.
Она посмотрела на меня с удивлением. И здесь я увидел, что эта женщина поразительно красива: огромные влажные глаза под черными, сведенными углом бровями, широкий рот, ослепительные зубы, гибкая, статная фигура, густые, тоже черные волосы, и то, что они были спутаны, рассыпаны по плечам, придавало ей что-то дикое, лесное; она была похожа на молодого сильного зверя, попавшего в клетку. И даже внезапное горе ничего не могло сделать с ее молодостью и красотой.
Да, она смотрела на меня с удивлением.
— Кто же еще мог убить? — сухо, отрывисто сказала она. — Он давно грозил. А сегодня утром на нас с вилами кинулся. «Запорю!..» — кричит.
— Расскажите, пожалуйста, как это было? — спросил я и поймал осуждающий взгляд председателя.
