Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке | страница 4
Так мыслил и чувствовал американский писатель Томас Вулф. В его словах боль и отчаяние, мудрость и оптимизм, искренность и подлинная человечность. В них вера в простых людей Америки, чьим трудолюбием и умением работать я не перестаю восхищаться и на чей здравый смысл продолжаю надеяться.
Жизнь на Бродвее не затихает даже на миг.
Символические белые крестики поставлены в парке напротив Белого дома как напоминание о сотнях людей, погибающих каждый год от холода и голода в больших и малых городах Америки.
«Для десятков тысяч значительное сокращение программ на социальные нужды стерло грань между выживанием и смертью», — гласит надпись на табличке в этом же парке напротив Белого дома.
Нью–Йорк, занятый своим бизнесом, равнодушный, холодный (Фото Е. Свешникова).
Нью–Йорк, протестующий против агрессивных действий США в Центральной Америке (Фото Е. Свешникова).
Один из десятков тысяч отверженных Нью–Йорка (Фото Е. Свешникова).
В обычном магазине можно приобрести рубашку с надписью: «Вступайте в корпус морской пехоты! Отправляйтесь в далекие экзотические страны. Встречайте там интересных, необычных людей. И убивайте их!»
Глава 1
СОТВОРЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ
У ИСТОКОВ АМЕРИКАНСКОЙ МОРАЛИ
НЕЗАКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ
Отшумев резиной колес по металлическому настилу Бруклинского моста, автомашина выскочила на эстакаду шоссе, нырнула в один из ближайших съездов и закрутилась в лабиринте тихих, малолюдных улиц. Здесь, вдали от сталебетонных громадин Манхэттена, пришлось довольно долго поплутать, пока наконец не нашел то, ради чего ехал в малоизвестные, совсем непривлекательные для туриста места.
Сначала показалось — здесь что–то не так. Тщательно сверил номер представшего передо мной строения с записанным в блокноте: Бруклин, авеню Томпкинса, дом № 70. Нет, все правильно, но из машины выходить не спешил, сомневаясь, что попал точно по назначению. Да и как тут не сомневаться, если здание передо мной холодно смотрело закрытыми решеткой окнами, измалеванными краской стенами из темно–бурого кирпича и массивной, обитой железом дверью. Скорее это был пакгауз или огромный полицейский участок, но только не школа.
Сходство с полицейским участком еще больше усилилось, когда, предъявив корреспондентское удостоверение охраннику при входе и расписавшись у него в журнале, я прошел в учительскую. За деревянной перегородкой сидел седой полицейский сержант. Одной рукой он что–то записывал, другой держал телефонную трубку, одновременно допрашивая притулившегося на табуретке хилого подростка. Мальчишка затравленно бегал глазами по комнате, ерзал и невнятно, сквозь рыдания отвечал на вопросы терзавшего его следователя.
