Мария затушила наполовину сгоревшую сигарету и закурила новую. Она прожила с Гарольдом более двадцати лет. Теперь она видела пучки волос, торчащие из его ушей и ставшие уже белыми, морщины, разбегающиеся от уголков рта, подрагивающие веки. У него тяжелое время: из-под его карьеры выдернули ковер, хотя он и не виноват в этом. И, вполне вероятно, его жизнь находится в опасности.
И все же она его ненавидела.
— Как твоя свинина?
— Все в порядке.
— Лучше, чем всегда?
— В порядке.
— Если она почти так же хороша, как этот цыпленок…
— Джерри!
— Да.
— Свинина есть свинина, правильно?
— Мм.
— Мы можем вернуться к делу?
— Давай.
— Еще два места — и мы исчезаем.
— Исчезаем?
— Как начали, так и закончим.
Грабянский захватил палочками кусочек зеленого перца, окунул его в соус и стал сосредоточенно жевать.
— Что тебя волнует?
— Информаторы, — сказал Грайс.
Грабянский посмотрел на его пиалу — вся еда оставалась на подогреваемых блюдах.
— Почему ты не ешь?
— Отвлекись от своего желудка хотя бы на минуту. До сих пор они были… как ты называешь это?
— Непогрешимыми.
— Теперь я не так в этом уверен. Думаю, самое большее их хватит еще на пару мест.
От круглого стола почти в центре комнаты донесся смех, резкий и грубый. На него откликнулся смех с другого стола. Стали громче голоса, загремела посуда, кто-то нетерпеливо застучал по столу. Краем глаза Грабянский заметил, что в дальнем конце зала появился управляющий.
— А потом?
— О чем ты говоришь? Как всегда, будем воровать.
Грабянский пил маленькими глоточками жасминовый чай.
— Как в отношении той женщины? Ты не говорил ей, что ждать мы не будем?
— Я сказал ей то, что она хотела услышать.
Вошла чернокожая женщина в сопровождении белого. Официантка повела их к столику. Из центра зала раздался характерный вопль британского футбольного болельщика, повторяющийся крик шимпанзе.
— Жареных бананов для вон той!
Смех был хриплым и резким. Пара сделала вид, что ничего не слышит.
— Ты знаешь мое мнение о ненужном риске, — заявил Грайс. — Мы всегда помнили об этом. Именно поэтому мы не попадались.
— Я знаю, — пожал плечами Грабянский. Он думал о том, что прошептала ему Мария, проводя кончиком языка по шее: «Джерри, если бы я могла загадать желание, то я пожелала бы делать это с тобой всегда». Грабянский не верил во «всегда», не верил в «вечную радость секса», его веры могло хватить месяцев на восемь-девять, в лучшем случае, на год.
— О чем ты думаешь? — продолжал приставать Грайс.
