— Пожалуй, нет.
— Вы не думаете, что они слышат зов, вы понимаете, звон колоколов, голоса?
— Божественную литургию.
— Зовущую за собой.
— Возможно.
Она внимательно посмотрела на него.
— Почему мы делаем что-либо? Почему, например, вы хотите выехать из этого дома?
— Это трудный вопрос.
— Трудно объяснить или понять?
— Объяснить.
— А вы знаете ответ?
— Да, я думаю, что знаю.
— Ну-у, — протянула она, спускаясь по лестнице и проходя мимо него, — тогда все в порядке.
Она остановилась в дверях.
— Эти люди не заинтересовались домом, не так ли? — произнес Резник с легкой улыбкой.
— Они презирают его, — ухмыльнулась она в ответ.
— Вы считаете, его можно продать?
Она подняла пальцем отошедшие от стены обои.
— Думаю, что можно. Но вы должны немного снизить цену.
— Я уже делал это.
— Уверена, что мы сможем продать его.
Резник кивнул, засунул руки в карманы брюк и тут же вытащил их обратно. Худой нот, серый с белым пятном около носа и другим таким же на конце хвоста, протиснулся между краем приоткрытой теперь двери и сапожками Клер.
— Это тоже ваш?
— Это Бад.
— В горшке в раковине спал полосатый кот с откушенным ухом.
— Пеппер.
— Всего — три кота?
— Четыре.
Она бросила беглый взгляд на папку, переступила с ноги на ногу и сказала:
— Надо идти.
— В вашей конторе имеются дубликаты ключей.
— Полагаю, да.
— Вы можете приводить покупателей в любое время…
— Хорошо.
— Конечно, если вы тоже придете с ними.
Она взглянула на него почти жестко.
— Я имею в виду, что не хочу, чтобы вы передавали ключи и люди бродили здесь одни.
— Нет-нет. Мы этого не делаем.
Резник кивнул: договорились.
Клер широко распахнула дверь и спустилась на первую ступеньку.
— Я сделаю все, что смогу, инспектор.
— Спасибо.
— Вам просто надо потерпеть, только и всего. — Она спустилась еще на ступеньку и послала последнюю улыбку. Резник заметил, что она не только улыбалась, кривя рот, но и два передних зуба как бы перекрещивали друг друга. — Клянусь, вы хорошо это делаете, — рассмеялась она. — Умеете терпеть.
Наверное, стоило бы остаться в дверях и посмотреть, как она идет по извилистой дорожке, проходит через ворота и направляется к машине. Но Резник повернулся и вошел в дом. На кухне он приготовил в термосе кофе для себя и Грэхема Миллингтона в благодарность за его услугу.
Участок, в котором работал Резник, находился в черте города, не так уж близко от центра, что придавало ощущение определенной самостоятельности, и не настолько далеко, чтобы чувствовать себя в какой-то глуши. Это был северо-восток города между магистральными дорогами с построенными в начале столетия домами и стоящими среди них современными муниципальными зданиями, соединенными пешеходными дорожками. Большинство живущих здесь были бедняками, рабочими, которые считали себя счастливчиками, потому что имели работу: мулаты из стран Карибского бассейна, азиаты, белые — люди, выполнявшие почасовую работу на фабриках велосипедов или чулочных изделий. Теперь эти фабрики сносили, чтобы освободить место для универсальных магазинов. К западу отсюда был район с викторианскими особняками, теннисными кортами, обсаженными деревьями холмистыми улицами. Там еще были свободные площадки, достаточно большие, чтобы построить среди зелени по проекту архитектора летний дом и оставить достаточно места для игры в бадминтон. Единственное черное лицо, когда-либо замеченное там, могло принадлежать лишь человеку, который пытался срезать путь или заблудился.
