- Как знаешь, - в Мусиных глазах читалось нескрываемое неодобрение. - Стало быть, тебе нужен психиатр?
- Самый лучший, - подтвердил я. - Сколько бы ни стоили его услуги. И такой, который не будет в целях саморекламы трепать на каждом углу, что у него лечится сам Корин. Я могу на тебя надеяться?
- Корин, - Муся тепло улыбнулась, - на кого ж тебе еще надеяться, если не на меня? Ты целиком состоишь только из головы и сердца, а твои руки, ноги и речевой аппарат - это я.
И через очень короткое время в моей жизни появился Бегемот. Я не страдаю излишним оптимизмом и верой в людей, поэтому отдавал себе отчет, что психиатр-психоаналитик, представившийся Михаилом Викторовичем, вполне вероятно, не самый лучший специалист из имеющихся в Москве. И не надо мне рассказывать про несгибаемых блюстителей врачебной этики. У меня самого родители-врачи, матушка - хирург, а отец был известным на всю столицу гинекологом, и все их окружение сплошь состояло из людей, связанных с медициной. С самого детства я прочно усвоил, что очень хорошие диагносты частенько не в ладах с этикой, запрещающей им упоминать о том, кто и от чего у них лечится, и наоборот, врачи, свято соблюдающие этические принципы, далеко не всегда блестящи как профессионалы. Конечно же, я хотел, чтобы специалист, которого найдет Муся, отвечал обоим требованиям, то есть одинаково хорошо умел и лечить, и молчать, но, как человек разумный, я понимал, что вряд ли это возможно. Каким-то одним из перечисленных качеств придется пожертвовать, и я решил пожертвовать, так сказать, медицинским критерием. Пусть уж лучше он будет не самым выдающимся психоаналитиком, но сможет гарантировать мне сохранение врачебной тайны, нежели наоборот. Может быть, мой случай не такой уж тяжелый и сложный, и с моей капризной памятью сможет справиться даже середнячок. Именно так я и заявил Мусе.
Михаил Викторович обладал внешностью поистине выдающейся. Огромный, с выпуклыми глазами и густым ежиком волос, он был толст во всем, начиная от живота и заканчивая губами и языком. И даже голос у него был толстым и жирным. Образ бегемота сложился у меня в голове еще до того, как он полностью внес свое тело через порог комнаты. Надо честно признать, что Бегемот обладал немалым внутренним обаянием (кажется, в умных книжках это называется магнетизмом), по крайней мере, через десять минут после начала разговора я перестал замечать и его малопривлекательную внешность, и его жирный, какой-то лоснящийся голос, и его странную привычку поправлять руками необъятную складку живота, словно пытаясь поудобнее уложить ее на пухлых бедрах.
