- Позвольте! - Старикан, похоже, решил вцепиться в меня мертвой хваткой. - Вы сказали, ваша дама-агент была очень занята. Из-за кого же вы пропускали ужины?
- Ко мне приезжала жена.
Я ответил спокойно, но в душе был несколько покороблен такой бесцеремонностью со стороны Павла Петровича.
- Я не понимаю! - Он театрально воздел вверх сухонькие ручонки, что, вероятно, должно было выражать крайнюю степень возмущения. - Когда к вам приезжает человек по делу и вы из-за этого не можете выйти к ужину - это разумно. Но как ваша жена могла спокойно смотреть на то, что вы остаетесь голодным? Она же не может не понимать, что она-то вернется домой и покушает, а вам придется ждать до утра. Поразительный эгоизм! Просто поразительный! Вы меня простите, Андрей, я знаю, что вас регулярно навещает ваша матушка, но из-за нее вы ни разу не пропустили ни обед, ни ужин. Она этого просто не допустила бы! Она - мать, и для нее на первом месте вы и ваши интересы, ваше здоровье.
И в этот момент я рассвирепел. Что на меня нашло - не знаю, ведь выходил к завтраку я вполне благодушным. И вроде бы Чертополох ничего плохого мне не сделал, ничего обидного не сказал. Не могу объяснить, из-за чего я взорвался, но факт остается фактом.
- Павел Петрович, - негромко начал я, - вот уже сколько дней вы постоянно учите меня быть экономным в своих словах, не говорить очевидных, банальных и хорошо известных всем вещей. Позволю себе заметить, что сами вы нарушаете свои же собственные принципы и позволяете себе рассказывать мне о моей жене и моей матери вещи, которые, как вы сами должны понимать, мне прекрасно известны. Если бы я нуждался в ваших оценках поведения моих близких, я поставил бы вас в известность и с удовольствием выслушал бы ваши суждения. И последнее: я люблю свою жену, я люблю свою мать, и мне крайне неприятны любые критические замечания в их адрес. Мою матушку вы пока еще не критиковали, но я хотел бы, чтобы вы имели это в виду на будущее. Я ясно выразил свою мысль?
Закончил свою тираду я так же тихо, как и начал. Более того, я, кажется, даже улыбался, пока произносил ее. Поэтому меня очень удивило, что Елена взглянула на меня полными слез глазами и внезапно сорвалась с места и выбежала из столовой, словно я на нее накричал. И не кричал я вовсе. И вообще, мои слова были адресованы не ей.
Павел Петрович, видимо, не ожидал от меня такой прыти, привык, наверное, что все пригибаются под его натиском и боятся лишнее слово произнести. Во всяком случае, в открытую конфронтацию он решил не вставать.
