Многое и многих без следа
унесла холодная вода,
да иное шло и по наследству…
Вышедшую замуж по соседству
тётку он не видел никогда —
поперёк семейной половицы
пролегли финляндские границы,
кровяной капели череда.
Первая была ещё близка.
Долго шли по берегу войска,
снеговые шапки осыпались.
По часам солдаты отсыпались,
плавал сизый дым у потолка.
В горнице, дополнив обстановку,
командир свернул километровку,
допил напоследок чёрный чай.
Задержался, будто над пучиной,
и с горчиной, смутно различимой:
– Всё, хозяйка – начали. Прощай…
И в потёмках сонных, раным-рано
по штабами писаному плану
завели орудия обстрел…
Выжил ли? Возможны варианты:
если не лежит у Питкяранты,
в сорок первом вряд ли уцелел.
В том снегу не только танки-пушки,
но и куропатки да кукушки
люду наклевали – не дай Бог…
Изредка случалось по-иному:
старший брат живой вернулся к дому —
две войны до края превозмог.
И когда почти через полвека
снова к ветке прикоснулась ветка,
помня о кореньях родовых,
сколько б водки ни приговорили —
обо всём рядили-говорили,
кроме зимовых сороковых.
И его двоюродные братья
не салфетки вышивали гладью…
Но, сказали, были в тыловых.
Может, в самом деле не стреляли —
били сваи, пищу доставляли…
Всякое бывает на войне.
Если до нутра не перемерить —
остаётся нá слово поверить
в то, что нету крови на родне…
