Русские истории | страница 29
для беглого снимка-обнимка.
Не сутулься хотя бы,
а стало глазам горячо —
половецкую бабу
пойди ухвати за плечо.
Её камню как дождик
людские прощальные слёзки —
не последние мы
на степном вековом перекрёстке
и не первые мы
в череде поколенных полков,
что ложатся безвестными
на пограничье веков…
2006 г.
Тихоокеанское
I
– Здесь жизнь течёт, как тихая вода,
жаль только, не впадает никуда, —
изрёк земляк, заехав по дороге
прополоскать крючки и невода.
Материки меняя и моря,
он трижды прав, такое говоря,
но с чем равняет родину в итоге,
не досказал – наверное, не зря.
Порою в монотонной тишине
она болотом кажется и мне.
А после ком подкатится к гортани:
я – словно капля в тихом океане…
II
За морем книжек, в дальнем уголке
застыла и моя на сквозняке
и ждёт, пока внимательный читатель
наткнётся, словно первооткрыватель.
В заморский малохоженый конец
загнал туземцев книгопродавец:
мол, в кассу не добудешь и полтины
от их аборигенской писанины…
Кто ведал про Великий океан,
покуда не явился Магеллан?
А разве до Фернандо Магеллана
не колыхались волны океана?
Недопролетарское
Где руда – не ерунда,
под берёзовыми сводами
крепостями да заводами
начинались города.
А когда родили-робили
на металле и в дыму,
по здоровому уму
разве надобны кому
«Во саду ли, в огороде ли…»?
Но, в железо не ушедшие,
пишут, словно от сохи,
полусельские стихи
про поляны-лопухи
городские сумасшедшие…
Вдохновляет и огонь
в золотой утробе доменной,
да в законный выходной
обожжённая ладонь
просит памяти иной —
деревянной да соломенной.
– Все на стройку за лопаты-топоры —
верьте, дело стоит свеч!..
Так о чём, ребята, речь?
Печь – она повсюду печь:
что в избе, что у Магнит-горы…
По сей день не понарошку на
случай всяческих невзгод —
недород, переворот… —
раскрестьяненный народ
запасается картошкою.
И, пока огонь горит,
нас стальное сердце Родины
привечает, как юродивых,
и копеечкой дарит.
В Михайловском мы пили молоко…
I
Оставь друзей, тропою выйди в поле,
где бродит конь по вымокшей траве,
и улови предощущенье воли,
разлитое в небесной синеве.
Минуй окошки – жёлтые, живые,
заборы, огороды, тополя…
И следом – валуны сторожевые,
святая, заповедная земля.
Там лес и дол полны свободной речи,
прозрачные озёра глубоки,
и на полянах расправляют плечи
тугие лукоморские дубки
и впитывают грудью без опаски
на многие столетия вперёд
стихи и удивительные сказки —
всё, чем народ отчаянный живёт.
II
«И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит…»
В Михайловском мы пили молоко
и никого не хаяли при этом —