Попробуй из Питера вытянуть нервы Невы —
и город, заложенный ниже воды и травы,
объявится перед глазами не каменной глыбой,
а брошенной на берегу кистепёрою рыбой.
Ещё шевелятся проспектов его плавники,
похожие на разведённые пальцы руки,
но, словно слюдой заменили оконные стёкла,
навеки его чешуя островная поблёкла,
и невдалеке от соборов, холстов и «Крестов»
бесцветными жабрами движутся дуги мостов,
покуда, уже не подвластное нервным сигналам,
дыхание жизни уходит Обводным каналом…
Но что за причуда в бездомной моей голове
за тысячи вёрст от Невы вспоминать о Неве
и дух возвышать Мельпоменою и Аполлоном
в Екатеринбурге, к изящному слогу не склонном?
В заботах о жизни заводов, машин и монет
и вправду основы для слога изящного нет.
Но если душа занялась утончённым предметом —
она открывается неочевидным приметам
и сразу становится неисправимо чутка
к соприкосновениям воздуха и языка,
и вдруг осязает, что в русской забаве словами
иные взаправду бросаются и головами.
Такие в бумагу и в бок – всё едино пером,
и третьим – не в лавку за водкой, а Третьим Петром.
Пускай на помосте от собственной кровушки скользко,
и медленно в памяти меркнет Яицкое войско,
и медленно входит в живой человеческий мозг
железной занозою индустриальный Свердловск…
