Заново рожденная. Дневники и записные книжки, 1947-1963 | страница 36

Перечитать еще одну критически важную из моих «ранних» книг – «Подводя итоги» [Моэма] – надо же, в 13 лет воспринять столь учтивый аристократический стоицизм! Конечно, на меня оказал большое влияние его литературный вкус – в первую очередь узор.

[N.B. После смерти СС я не нашел среди ее бумаг других записей за 1950 год, а также дневника за 1952 год. Мне неизвестно, вела ли она дневник в те два года, избавилась ли от записей или же таковые оказались утеряны]

Сегодня у Шёнхофа [;книжный магазин в Кембридже, штат Массачусетс*], ожидая, вновь с приступом тошноты, пока Филипп выберет книгу в подарок на день рождения [профессора Арона] Гурвича («Письма» Декарта оказались распроданы), я раскрыла томик рассказов Кафки; и попала на страницу «Превращения». Я словно почувствовала сильный удар, такова абсолютность его прозы, чистая документальность, ничто не вынуждено и не затуманено. Насколько же я ставлю его выше всех других писателей! Рядом с ним Джойс выглядит глупым, Жид – да, слащавым, Манн – пустым + напыщенным. Лишь Пруст настолько же интересен – почти. Ноу Кафки даже в самой вывихнутой фразе присутствует то чудо документальности, действительности, которого нет ни у одного современного автора, какая-то дрожь + сверлящая до синевы зубная боль. Так в «Чайлд-Роланд дошел до Темной башни» [Роберта Браунинга], так и на отдельных страницах в дневниках Кафки. Вот фраза: «Но они не могут; все возможные вещи случаются, только то, что случается, возможно».

В этом качестве открытости (ужасающей) и непринужденности письма сокрыт величайший гений. Толстому оно было присуще в высочайшей степени + отсутствие этого качества почти во всех современнных сочинениях, даже подлинно талантливых, предопределяет их малозначимость. Например, «Мисс Одинокое сердце» [Натанаэля Уэста] или «Ночной лес» [Джуны Барнс].

Страшно подавленная, умолкшая под воздействием снов, что посещали меня в последние несколько недель, с невероятно реалистичной кульминацией вчера ночью. Их тема? Ну конечно, что же еще! Филипп завел будильник на 5 утра, и я слышала звонок. Мне хотелось подняться. Но я знала, что если позволю себе заснуть снова, то буду вознаграждена. Стоило мне заснуть, как все возобновилось – но на этот раз с мучительной явственностью. Можно было дотронуться…

Был там вроде как утес, дорога, ведущая вниз, к пирсу, затем комната с полуторной кроватью очень темного дерева, а еще позже – сцена в зрительном зале.