Девушка привела себя в порядок и вышла на кухню. Во фланелевой ночной рубашке она выглядела еще моложе.
— Я никак не пойму, откуда ты знаешь эстонский?
— А что тут странного?
— Ты ведь не из наших краев. И даже не из Эстонии.
— Нет, я из Владивостока.
— И вдруг очутилась здесь.
— Да.
— Весьма интересно.
— Правда?
— Да. Такой старый человек, как я, не может знать, что во Владивостоке открыли школы, где изучают эстонский. Здорово времена меняются!
Зара заметила за собой, что снова ковыряет в ухе. Она опустила руки вниз и затем положила их на стол рядом с тазиком с помидорами. Самый большой из них был размером с кулак, а самый маленький — с ложку, каждый из них едва не лопался от спелости, из трещин тек сок. Поведение женщины менялось, и Зара не могла предположить, к чему приведут сказанные ею слова или поступки. Алиде села, потом встала, вымыла руки, принялась хлопотать, снова вымыла руки в той же воде, вытерла их, просмотрела банки и тетрадь с рецептами. Она очищала от кожуры, нарезала, снова мыла руки — непрерывная деятельность отвлекала внимание, трудно было понять, о чем она думает.
Сейчас каждая фраза Алиде становилась своего рода обвинением. Когда она накрывала на стол, каждое ее слово и даже звон тарелок и стук ножей звучали издевкой. От каждого такого звука Зара вздрагивала. Надо было постоянно обдумывать, что сказать, вести себя как приличная девочка, которой можно доверять.
— Муж обучил меня языку.
— Муж?
— Да, он родом из Эстонии.
— Ого!
— Из Таллина.
— И теперь ты хочешь туда поехать? Чтобы он наверняка нашел тебя?
— Нет!
— Зачем же тогда?
— Мне необходимо уехать отсюда.
— Ты, конечно, можешь попасть в Россию. Через Валгу или Нарву.
— Туда мне ехать нельзя. Мне надо попасть в Таллин. И затем пересечь границу.
Дело в том, что мой паспорт остался у мужа.
Алиде наклонила пузырек с сердечным лекарством, распространился запах чеснока, она налила ложечку вязкого лекарства на меду и отнесла пузырек обратно в холодильник. Надо будет приготовить еще такое же, может быть, более сильное, положить побольше чеснока, она так ослабла. Ножницы, которыми она нарезала перья лука в картошку, казались тяжеленными, зубы не справлялись с хлебом. У девицы недобрый взгляд. Алиде взяла соленый огурчик, отрезала кончик и, нарезая его на кусочки, стала засовывать их в рот. В горле помягчело, голос стал гибким, управляемым.
— Твой муж, видать, особенный человек.
— Да.
— Я что-то раньше не слышала о таком эстонце, который ездил бы искать жену во Владивостоке и обучал ее эстонскому. Мир на самом деле изменился!
