— Нет, дорогая, все будет не так — я сброшу тебя отсюда сам, и люди назовут ее «Беседка Варвары и Михаила»!
— Прекрасной Варвары — спокойно поправила она.
Под ее взглядом он опустил глаза. Напряженные пальцы разжались. Она небрежным жестом отстранила от лица его руку. Ивану снова на мгновение стало его жаль.
Он сказал:
— Ну, тогда мне придется скинуть вслед за ней и тебя, Мишаня. После чего я, конечно же, не смогу спокойно жить и последую за вами. И вот тогда люди будут называть ее «Беседка Ивана, Михаила и прекрасной Варвары»!
Последние слова они вместе проорали хриплым торжественным хором.
И хоть ему и сейчас еще становится дурно при воспоминании об этой прогулке, благодаря ей они вернулись на время в состояние того сладкого, полунаркотического веселья, в котором прошла большая часть из последних пятнадцати дней и которое они неосознанно старались сохранить, не желая понимать того, что когда-то, и очень скоро, этому должен прийти конец.
— Да здравствуют идиоты! — воскликнул Иван, когда вышел на дорогу и заметил вдалеке маленькую, отважную «божью коровку» фуникулера, медленно скользящую вверх, прямо к чернеющим над горой облакам.
— Это какие? — спросила Варвара.
— А все! Те, которые разрешают работать канатной дороге в такую погоду, и те, кто на ней собирается кататься, — ответил он.
В тот вечер они допоздна засиделись на балконе, изо всех сил пытаясь сохранить как можно дольше ощущение какого-то по-детски беспечного счастья. Каждый из них безотчетно понимал — это в последний раз.
Они поздно легли и назавтра выбрались из дома лишь в полдень.
Этот день снова был пасмурным, а без солнца все стало по-другому: дома, заборы, деревья, сточные канавы, каменная кладка стен приняли, наконец, свои четкие очертания. Не позолоченные солнцем предметы начали казаться какими-то слишком уж реальными. Черные изломы линий потрескавшейся побелки мазанок, серость асфальта и седая белизна придорожных камней, потертые ступени с забившимися в крупные щели сухими листьями — все это с непривычки бросалось в глаза, как и проржавевшее железо старых кованых калиток и облупившаяся, грязно-зеленая ржавчина покатых крыш.
Но в то же время, именно благодаря отсутствию солнца, естественнее и ярче проступала успокаивающая гармония всего этого вместе. Красота была в соединении несоединимого — древняя массивная тяжесть чугунных решеток на балконах старинных зданий и несерьезная легкость пластиковых столов и стульев в маленьких кафешках под ними.
