– Возможно, – пожал плечами Рафаэль. – Мы никогда не узнаем.
Бет скривила губы.
– Не хотелось бы думать, что год за годом Элизабет оставалась здесь одна…
– Бет…
– Не волнуйся, Рафаэль, – натянуто улыбнулась она. – Истерики со слезами не будет. Тем более я еще не вернула тебе платок с прошлого раза.
Он не знал, как вести себя рядом с такой неестественно спокойной, отрешенной и космически недоступной Бет.
– Ничего, у меня их много.
Она покачала головой:
– Не собираюсь плакать.
– Может, стоило бы.
– С какой стати? – Бет нервно сжала кулаки. – Не надо меня жалеть, Рафаэль. Я даже не была знакома с настоящей Элизабет.
– Но ты расстроена.
– Конечно, я расстроена! Ты бы тоже чувствовал себя неважно, если бы побывал на собственной могиле.
Рафаэль вздрогнул, внезапно осознав, где они находятся с точки зрения Бет. Достоинство, с которым она переносила это психологическое испытание, вызывало у него восхищение. Он не ожидал такой зрелости и стойкости от девушки ее возраста. Восхищаться ею было опасно – Рафаэль не нуждался в дополнительных стимулах влечения к ней.
– Пора идти, Бет, – сказал он, взяв ее за руку.
Бет отшатнулась:
– Я уже не Бет, забыл? Я Габриэла.
На щеках девушки выступили красные пятна, глаза лихорадочно блестели.
– Уверен, Наварро будут по-прежнему называть тебя Бет, если ты хочешь.
– Я хочу, чтобы все это оказалось кошмарным сном, – отмахнулась она. – Но вряд ли могу рассчитывать на счастливое пробуждение. Какой смысл просить их называть меня Бет, если такого человека не существует?
– Ты существуешь…
– Меня нет!
Резкость ее тона поразила Рафаэля.
– Ты…
– Пойдем, Рафаэль. – Она решительно повернулась и быстро зашагала через кладбище к машине, припаркованной у обочины дороги. Он медленно последовал за ней, впервые в жизни не зная, что сделать, что сказать…
Сидя в машине рядом с Рафаэлем, увозившим ее прочь от могилы Элизабет Лоуренс, Бет давилась обжигавшими глаза и горло слезами. Ей хотелось не просто плакать, а рыдать в голос от удушающей боли и жалости к двухлетней девочке, похороненной на сельском кладбище под серым камнем. И к себе.
Если ей было так плохо после визита к маленькому надгробию, что должны были испытывать Эстер и Карлос Наварро после исчезновения любимой дочери, не зная, жива она или мертва? Как они страдали, если предпочли расстаться, потому что больше не могли смотреть друг на друга без мыслей о ребенке, которого потеряли?
Что касается Цезаря… Грейс рассказывала, что чувство вины за исчезновение сестры витало темной тенью возле его сердца почти всю сознательную жизнь. Габриэлу похитили из прогулочной коляски в парке, когда няня отошла, чтобы помочь Цезарю достать застрявшего в кустах воздушного змея.
