— Теперь это и твой дом, Лин, — с нежностью проговорил он.
Я только улыбнулась в ответ — никакие слова не смогли бы передать того, что я чувствовала. Всю дорогу мы ехали молча, только изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Когда мы остановились возле моего дома, Филипп сказал:
— Я позвоню тебе завтра утром, и ты скажешь, когда мне прийти, чтобы поговорить с твоей сестрой.
Он проводил меня до двери и подождал, пока я найду ключ. Шофер стоял на тротуаре рядом с машиной. Я протянула Филиппу руку.
— Спокойной ночи, Лин, — сказал он. — Хороших тебе снов.
— Спокойной ночи, Филипп, — ответила я и, открыв дверь, вошла в дом.
Я стала подниматься по лестнице, так как Анжела требовала, чтобы в то время, когда спит, никто не пользовался лифтом. Когда я добралась до второго этажа, я, к своему удивлению, услышала в гостиной голоса. Взглянув на часы, я увидела, что еще нет двенадцати. Повесив плащ на стул, я открыла дверь.
Возле камина собралось человек шесть: Анжела, которая в синем атласном платье выглядела просто великолепно; рядом с ней — Дуглас Ормонд, державший в руках стакан с виски; несколько совершенно незнакомых мне мужчин и женщин; и Генри в своем повседневном костюме — по всей видимости, он недавно вернулся из парламента — и с сигарой во рту.
— Привет, дорогая, — обратилась ко мне Анжела. — Ты хорошо повеселилась? Лин ездила в Лонгмор-Парк — что-то в последнее время Филипп Чедлей стал уделять ей слишком много внимания.
— Ну-ну, во всем этом есть более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд, — напыщенно заявил Генри. — У нас рассказывают, что премьер-министр послал за Чедлеем и сказал ему: “Филипп, я хочу, чтобы вы сменили нынешнего вице-короля Индии, но вам придется подыскать себе жену”. Предполагают, что Чедлей ответил: “На свете нет женщины, на которой мне хотелось бы жениться.” И тогда премьер сказал: “И все же подыщите кого-нибудь, мой дорогой Филипп, обязательно подыщите. Мне известно, что незамужних женщин так же много, как безработных мужчин”.
Раздался взрыв хохота. Не знаю, что на меня что-то накатило, но внезапно меня охватило бешенство. Я их всех возненавидела — Анжелу, улыбающуюся Дугласу Ормонду; Дугласа, который пил виски Генри; самого Генри с его грубыми манерами и огромной сигарой, светящегося от счастья, что ему удалось своим рассказом произвести впечатление; и всех остальных — с пустыми лицами, разодетых, откормленных, страстно желающих услышать какую-нибудь гадость про других.
