От заключенных в камере требуется большая выдержка, большая моральная сила, чтобы в таких нечеловеческих условиях сохранить себя, свое человеческое достоинство, чтобы сохранить человеческие отношения между собой. [...]
5. Голодовка
Через несколько дней после перевода в нашу камеру Андрей Новожицкий объявил голодовку - очевидно, эту мысль он обдумал давно. Он написал заявление, в котором нагромоздил кучу причин, побудивших его объявить голодовку: протест против того, что его судили закрытым судом; что ему не выдали на руки приговора; что за невыполнение нормы его посадили в тюрьму, но он не в состоянии был выполнить норму; протест против нечеловеческих условий содержания политзаключенных во Владимирской тюрьме... Через несколько дней после Новожицкого объявил голодовку Шорохов. В своем заявлении, адресованном в ЦК КПСС и в Президиум Верховного Совета СССР, он также протестовал против закрытого суда, несправедливого и необоснованного приговора, текст которого он, как почти и все мы, в глаза не видел, и против голода в тюрьме. У нас в камере стало двое голодающих. Их оставили вместе с нами, в той же камере, хотя это и против правил: голодающих полагается изолировать. Тюремное начальство всегда нарушает это правило - поголодай-ка в общей камере, глядя, как твои соседи получают баланду, жуют хлеб! Некоторые не выдержива ют - ведь это настоящая пытка! - и снимают голодовку через три-четыре дня. Я сам пережил эту пытку, я еще расскажу когданибудь о своей многодневной голодовке в карагандинских лагерях.
У голодающих одно "преимущество": они могут лежать целыми днями на койках, не поднимаясь. Теперь дежурный по камере во время утренней проверки к обычному рапорту - "Гражданин начальник, в камере № 54 пять заключенных" добавляет: "Двое голодающих". Первые пять-шесть дней после заявления на них никто не обращает никакого внимания. Зайдет на четвертый-пятый день офицер, спросит: "Голодаешь? Ну и хрен с тобой!" или еще посочнее, позабористее. Заглянет в глазок надзиратель, увидит, что двое лежат на койках, - застучит ключом в дверь:
- Встать! В карцер захотели, мать вашу перемать?! - но, видя, что эти двое не поднимаются, лежат, не шевелясь, вспомнит, что это голодающие, и отойдет от двери, поминая матушку. А другой не сообразит сразу, в чем дело упомни-ка всех, когда чуть не в каждой камере таких по одному, по два, отопрет дверь - и к койкам. Только тут опомнится; да еще кто-нибудь в камере съязвит:
