Отец криво усмехнулся и сказал после слишком долгой паузы:
- По-мужски? Ну, хорошо. Слушаю тебя.
- Отлично, - сказал Кирилл. - Для начала позволь, пожалуйста, Сэдрику пройти ко мне в комнату и подождать меня там. У подъезда - холодно, а он и так намёрзся, пока меня разыскивал.
- Антон! - вклинилась мама, но Кирилл покачал головой и поднёс пальцы к губам:
- Мамочка, дай мне, пожалуйста, поговорить с папой. Наедине. Пожалуйста.
Мама бросила на него негодующий взгляд и ушла в гостиную, захлопнув дверь слишком громко. Кирилл взял Сэдрика за локоть и втолкнул в свою комнату. Снял куртку и рюкзак, отдал ему:
- Подожди здесь. Всё остаётся в силе. Просто подожди.
Сэдрик кивнул и тоже прикрыл дверь. Кирилл направился в кабинет отца - и отец был вынужден пойти следом. Кирилл чувствовал его раздражение и злость - но хуже того: он чувствовал, что злость и раздражение скрывали страх. Отец был в панике и не знал, что делать.
И паника взрослого, особенно - любимого и уважаемого взрослого - это было невыносимо.
Кирилл закрыл третью дверь, окончательно от всех отгородившись. Отец тут же спросил:
- Ну и что всё это значит?
Кирилл снова вздохнул, унимая собственный страх, неуверенность и жалость, ощущаемую, как боль.
- Папа, - сказал он тихо, - прости, я должен об этом сказать. Я ведь - неродной. Приёмыш. Я не спрашиваю - знаю.
Лицо отца стало таким отчаянным, что жалость и тоска перехлестнули все мыслимые пределы. Отцу было очень непросто говорить на эту тему, но врать Кириллу в глаза он не стал. Только спросил, глухо:
- Этот рассказал?
- Да, - Кирилл тоже не видел резонов врать.
- И ты вот так, сразу, поверил первому встречному? - спросил отец с мукой. - Сходу?
- Мне пришлось, - кивнул Кирилл. - Потому что вот так, сходу, я заговорил на его языке. На СВОЁМ языке. Я, оказывается, его помню, язык. И вспомнил лицо... матери. Настоящей. Она мне приснилась.
- Не можешь ты ничего помнить, - бросил отец, глядя в угол. - Тебе было всего-то несколько дней от роду. И - что можно сказать о твоей матери, если тебя нашли чуть ли не на помойке, а?
- Её убили, - сказал Кирилл. - И хотели убить меня. Меня спас папин друг... настоящего отца, которого я никогда не видел. Убийц увёл, а сам погиб. Я - сирота, круглый сирота.
Отец кашлянул, неловко обнял его за плечи, сказал, смущаясь:
- Ну... мы же с мамой есть... Мы всегда тебя, как родного...
Кирилл тихо отстранился, поражаясь силе моральной боли:
