Такая «защита» могла появиться только в той стране, в которой руководители, опирающиеся на полицейские силы, не допускали даже возможности говорить о правах личности; в стране, настолько пропитанной духом секретности, что если бы сотрудники МВД арестовали человека среди белого дня на улице Горького, то этому никто бы не удивился.
Человек, в честь которого названа эта улица, с горечью признавал, что жестокость — национальная черта русских. Но даже жестокость может быть институтом власти. Петр Великий, объединивший Россию и сделавший очень много для того, чтобы она была похожа на западные государства, перенял у Пруссии особый метод наказания преступников — колесование. В дальнейшем страна отказалась от подобного варварства. Напоминанием о жестоких, давно минувших веках служит один из залов в Музее революции. На выставке, которой гордятся так же, как и лондонским Тауэром, представлены кнуты, булавы, плетки с гвоздями, целая коллекция оков разных моделей и размеров и прочих инструментов, служивших для вырывания ногтей и т. д.
Однако те, кого недавно освободили из советских тюрем, могут показать, что пыточные инструменты не используются не потому, что их запретили, а потому, что методы стали изощреннее. Эрика Глейзер Уоллок, проведшая пять лет (с 1950 по 1955 год) в советских тюрьмах и лагерях, так описала обращение с заключенными:
«Один из главных методов — не дать человеку спать. Меня могли вызвать на допрос в 11 часов вечера и не отпускать вплоть до четырех-пяти утра… Мне приходилось стоять часами только из-за того, что я сказала что-нибудь, что им не понравилось… в дневное время мои охранники делали все, чтобы я не спала. Если я засыпала, они заставляли меня ходить по камере. Я ходила до тех пор, пока у меня не слипались глаза, тогда я просто садилась, меня снова поднимали, и так проходил день. Я не могла умыться. В той тюрьме я провела около двух недель, и мне ни разу не разрешили помыться, хотя я была ужасно грязной. Меня посадили в специальный карцер на шестнадцать дней, предварительно раздев и оставив только мужское нижнее белье. Камера просматривалась со всех сторон, я лежала на каменном полу, руки были скованы наручниками за спиной. Меня кормили раз в четыре дня, и там было очень холодно».
Подобное обращение в течение долгого времени ломает сопротивление человека не хуже царских пыточных принадлежностей.
Методы старой полиции постоянно оттачиваются, хотя, вопреки революции 1917 года, сама традиция не исчезла. Можно превратить аморфные массы людей в организованный пролетариат, свергнуть режим, изменить общество, но секретные службы, которые связывают большевизм и царизм, уничтожить нельзя.
