— А у воробья развѣ связаны?
— Конечно-же связаны. Кабы онѣ не были связаны, то онъ ходилъ-бы, а то онъ прыгаетъ. Вотъ курицу ѣсть показано — она ходитъ, тетерева показано — тоже ходитъ. Всѣ показанныя птицы ходятъ.
— Невидимыми нитками, стало быть, ноги у воробья связаны? — спросилъ молодой человѣкъ.
Миней посмотрѣлъ на него и отвернулся.
— Я, баринъ, такъ не люблю разговаривать, — отвѣчалъ онъ. — Зачѣмъ такъ говорить? Я съ вами по душѣ, а вы въ насмѣшку.
— И лягушка стало быть оттого не показана въ пищу, что она прыгаетъ? — допытывался молодой человѣкъ.
Миней не отвѣчалъ. Онъ вытащилъ удочку, поправилъ червяка и опять закинулъ ее.
— Чего-жъ ты сердишься-то? — сказалъ ему молодой человѣкъ.
— Ахъ, оставьте, пожалуйста. Кто не вѣритъ — съ тѣмъ нечего и разговаривать.
— Присѣсть развѣ мнѣ тутъ съ тобой да поудить рыбу?
— Ваша воля. Я не хозяинъ вашъ.
Молодой человѣкъ сталъ отвязывать отъ плота лодку. Положивъ въ нее сѣти и ведро, онъ взялся за веслы.
— Прощай, сердитый, — проговорилъ онъ Минею.
Миней молчалъ.
Раздался всплескъ веселъ, и молодой человѣкъ началъ подниматься вверхъ по рѣкѣ.
VI.
Яркимъ пурпуровымъ свѣтомъ солнце сдѣлало послѣдній отблескъ и розовой вечерней зарей стало опускаться за рѣкой, за деревьями и избушками. Повѣяло прохладой. Медленно стали спускаться сѣрыя сумерки. Надъ рѣкой показался паръ. По небу ходили то тамъ, то сямъ легкія перистыя облачки. На дальнемъ горизонтѣ играла уже одинокая звѣздочка. Вотъ къ ней для компаніи присоединилась вторая, третья. На водѣ заиграла рыба. Заскрипѣлъ дергачъ въ травѣ. Пронеслась быстрымъ тихимъ полетомъ птица полуночница, закрутились надъ водой летучія мыши. Гулко стало въ воздухѣ. Старикъ Миней сидѣлъ подъ раскидистой ивой на скамеечкѣ и послѣ дневныхъ трудовъ и ужина отдыхалъ, смотря на рѣку. Къ нему подошелъ молодой человѣкъ въ коломянковой блузѣ и въ студенческой фуражкѣ съ синимъ околышкомъ и сѣлъ около, на скамейкѣ.
— А что бреденекъ-бы закинуть? Вишь, рыба то какъ играетъ! — сказалъ студентъ.
— Рыбешка это играетъ, а не рыба. Мелюзга… — презрительно отвѣчалъ Миней. — Крупная рыба теперь вся въ глубину ушла, по омуткамъ сидитъ, а здѣсь теперь мелко, все равно ничего не словимъ.
— А авось что-нибудь да словимъ?
— Рыбешку словимъ, а изъ-за нея не стоитъ мараться. Вода тепла. Какой теперь ловъ! И въ омуткахъ-то на удочку даже окунь не клюетъ. А ужъ окунь — дуракъ-мужикъ. Вотъ послѣзавтра, Богъ дастъ, Илья Пророкъ холодную стрѣлу въ рѣку пуститъ и вода начнетъ становиться холоднѣе, такъ ловъ начнется. Послѣ Перваго Спаса харіусъ пойдетъ, послѣ Второго Спаса судакъ изъ ровненькихъ, а послѣ Успеньева дня и матерый судакъ покажется — вотъ тогда и половимъ. На Андріана и Наталью ряпуха пойдетъ.
