Куцынъ прильнулъ къ рукѣ съ такой жадностью, что даже оцарапалъ себѣ губу о брилліантовыя кольца, которыхъ на рукѣ Агнички было великое множество.
— Это васъ Богъ наказалъ, — замѣтила ему Агничка, видя, что онъ обтираетъ платкомъ кровь. — Обрадовались и накинулись, какъ невѣдь на что. Ну, садитесь. Не хотите-ли одеколону на губу? — прибавила она.
— Ничего-съ, Агнія Васильевна!.. Маленькая царапинка. И такъ затянетъ, — отвѣчалъ Куцынъ, садясь.
— Ну, тогда выпейте мадеры. У меня генералъ всегда мадеру пьетъ. Красное вино ему доктора запрещаютъ, бѣлое онъ не любитъ, ну, мадеру и пьетъ.
— Да она генеральскій напитокъ и есть, — вставила свое слово тетка. — Вотъ я ужъ знаю трехъ генераловъ — одного военнаго, одного судейскаго и вашего статскаго — и всѣ мадеру обожаютъ.
— А вы, тетенька, что-же это мнѣ наврали насчетъ приданаго-то? — началъ Куцынъ, обращаясь къ теткѣ:- сказали, что три тысячи, а на повѣрку всего только тысячу. Да и насчетъ голубого будуара…
— Милый мой! что мнѣ принцесса сказала, то я съ ея словъ тебѣ и передала, — откликнулась тетка.
— Генералъ такъ и порѣшилъ сначала, что жениху дадимъ три тысячи, но онъ думалъ, что Василій Ермолаичъ пожилой человѣкъ. Когда-же я ему сказала, что Василію Ермолаичу и тридцати лѣтъ нѣтъ, то не захотѣлъ даже вовсе нимъ дѣло, и ужъ только я пожалѣла Василія Ермолаича и уговорила генерала, сказавъ, что тутъ даже тысячу рублей возьмутъ, — проговорила Агничка.
— Позвольте! Да вѣдь молодой-то, я думаю, лучше, цѣннѣе! — воскликнулъ Куцынъ, поперхнувшись мадерой, которую пилъ.
— А онъ боится, опасается. «Намъ, говоритъ, гораздо лучше старичка или пожилого». Понятное дѣло, что ревнуетъ… О, онъ ужасти какой ревнивый! А что до будуара, то я сказала Дарьѣ Максимовнѣ, сказала, не отрекаюсь, что вы, Василій Ермолаичъ, можете жить въ голубомъ будуарѣ, пока квартиру мою будете караулить, — поясняла Агничка. — Такъ тетенька и передала вамъ. А теперь мой генералъ спятился… То есть онъ даже и не пятился, потому я отъ себя сказала насчетъ будуара. А когда онъ узналъ, то ему стало жалко мебели и онъ сказалъ: «ну, для такого гуся и комнаты нашей горничной достаточно».
Куцына при этихъ словахъ покоробило, и онъ проговорилъ, пожимая плечами:
— Странно… Что-же я за обсѣвокъ въ полѣ! Я недуренъ собой, брюнетъ, чиновникъ четырнадцатаго класса. Брюнеты, Агнія Васильевна, очень цѣнятся.
— А онъ брюнетовъ-то и боится. Ну, да вы насчетъ будуара не безпокойтесь. По всѣмъ вѣроятіямъ, будуаръ голубой я вамъ и выхлопочу.
