Но вотъ и улица и домъ найдены. Генералъ выходитъ изъ саней, звонитъ въ колокольчикъ у дверей и, вызвавъ дворника, спрашиваетъ его, гдѣ такой-то нумеръ квартиры. Дворникъ, увидавъ у воротъ рысака, запряженнаго въ сани подъ медвѣжьей полостью, и замѣтивъ красную ленту въ распахнутыя полы генеральской шинели, приходитъ въ трепетъ и безъ шапки ведетъ генерала въ спрашиваемую квартиру.
— Тутъ скользко, ваше сіятельство, не поскользнитесь… Здѣсь ступенька, не извольте споткнуться, ваше превосходительство, — предупреждаетъ онъ генерала на каждомъ шагу, поддерживаетъ его подъ локоть на лѣстницѣ и, наконецъ, подведя къ двери, обитой драной клеенкой, звонится въ колокольчикъ.
— Кто тамъ? — слышится женскій голосъ за дверью.
Генералъ вспылилъ.
— Да отворяйте-же, чортъ васъ побери! — крикнулъ онъ. — Чего вы боитесь? Вѣдь не можетъ-же быть, чтобъ къ вамъ звонились воры и разбойники.
— Отворяй, Степанида! — кричитъ въ свою очередь дворникъ и ударяетъ въ дверь кулакомъ.
Дверь отворена. Передъ генераломъ молодая заспанная баба въ розовомъ ситцевомъ платьѣ и съ маленькой жестяной лампочкой въ рукѣ.
— Здѣсь чиновникъ Куцынъ живетъ? — говоритъ генералъ.
— Куцынъ? — переспрашиваетъ баба.
— Да, Куцынъ Василій Ермолаевъ.
— Ахъ, Василій Ермолаичъ? Они уѣхавши.
— Куда уѣхавши? Въ церковь?
— Нѣтъ, въ Костромскую губернію.
— Какъ въ Костромскую губернію? — восклицаетъ генералъ, и къ лицу его мгновенно приливаетъ кровь, такъ что оно дѣлается красное. — Да вѣдь онъ долженъ сегодня вѣнчаться.
— Ничего намъ этого, господинъ милый, неизвѣстно. Мы прислуги.
— Да ты врешь! Шутишь, дура-баба! Такъ со мной шутить нельзя!
Генералъ умышленно распахиваетъ полы шинели и показываетъ красную ленту. Кухарка пятится.
— Какія-же шутки, баринъ. Что вы, помилуйте… Они сегодня утречкомъ уѣхали.
На губахъ генерала выступила пѣна.
— Ты скрываешь его, глупая баба! Такъ смотри, за это отвѣтить можешь. Куцынъ сегодня въ четыре часа долженъ вѣнчаться и его ждетъ уже невѣста въ церкви.
— Зачѣмъ намъ скрывать, баринъ. Про вѣнчанье тоже намъ ничего неизвѣстно. А уложились они вчерась, всю свою новую одежу уложили въ чемоданъ и уѣхали сегодня утречкомъ.
— Вотъ такъ мерзость! Вотъ такъ подлость! Да это предательство какое-то… Это гнусность… — бормоталъ генералъ и не зналъ, ему дѣлать.
Онъ переминался съ ноги на ногу передъ дверью.
— Это точно, ваше превосходительство, что они уѣхали… Куцынъ-съ этотъ самый… — поддакнулъ дворникъ. — Я и по паспортной книгѣ нонче отмѣчалъ ихъ… то-есть по домовой-съ.
