Бонна дала знать Колоярову по телефону на службу, что его зовутъ домой, что барыня захворала. Посланъ былъ Павелъ къ бабушкамъ Елизаветѣ Петровнѣ и Александрѣ Ивановнѣ.
Колояровъ явился домой черезъ полчаса встревоженный. Колоярова хотя и пришла въ себя, но лежала у себя въ спальной на постели. Она тотчасъ-же сообщила ему о мамкѣ.
— Я это зналъ… Я это предчувствовалъ… — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ. — Я предчувствовалъ… Но мнѣ казалось, что претендентъ на нее Павелъ!
— Базиль, что тутъ дѣлать? — спрашивала Колоярова мужа. — Возьмемъ другую кормилицу — перемѣна молока погубитъ Мурочку.
— Надо откупиться. Надо предложить извѣстную сумму швейцару, чтобы онъ не торопилъ свадьбой, а Еликанида докормитъ Мурочку.
— И слушать она, Базиль, не хочетъ. Вѣдь она какъ мнѣ заявила? Въ какихъ краскахъ? Она просится отпустить ее на свободу. Я ужъ пробовала говорить ей, но она отвѣтила мнѣ, что она хоть и въ золотой клѣткѣ теперь, но хочетъ изъ этой клѣтки вонъ. „Что мнѣ обѣщали, говоритъ, отдайте мнѣ только хоть половину изъ моего приданаго — я и тѣмъ буду довольна“.
— Уйдетъ — ничего не дадимъ. Имѣемъ полное право… У насъ условіе было. Такъ и швейцару надо сказать. Вѣдь онъ изъ корысти женится, вѣдь онъ на ея добро зарится… на бѣлье, наряды, перину, подушки, которые ей обѣщаны послѣ выкормки ребенка. А тутъ, кромѣ того, ему отступное на три-четыре мѣсяца. Я вызову его и переговорю…
— Но вѣдь у мамки тогда молоко испортится, потому что она будетъ плакать, ревѣть, неистовствовать, — замѣтила Колоярова. — Ты подумай объ этомъ, Базиль.
— Ну, онъ ее какъ-нибудь успокоитъ. Мы можемъ допустить ихъ свиданія при третьихъ лицахъ. Это, конечно, въ крайнемъ случаѣ.
— Господи! Вѣдь еще только три мѣсяца и кормить-то Мурочку грудью.
Колоярова заплакала.
— Катишь, успокойся. Брось… Вѣдь мы еще ничего не слышали отъ самого швейцара, — говорилъ женѣ Колояровъ. — Я вызову его и переговорю съ нимъ. Можетъ быть, это только вспышка, минутная вспышка съ ея и его стороны. А онъ пожилой, разсудительный человѣкъ.
— Понимаешь ты, мнѣ кажется, тутъ больше она, она… Она свободы хочетъ.
Вскорѣ пріѣхали бабушки Александра Ивановна и Елизавета Петровна. Начались охи, вздохи. Старушки стали уговаривать мамку докормить ребенка, а ужъ потомъ выходить замужъ, но мамка была непреклонна.
Колояровъ послалъ за швейцаромъ.
