— Зачѣмъ-же такія слова? Да наконецъ, и быки больные бываютъ.
— Такъ вы хотите, чтобы Аграфену отъ поломойства освободить?.. Прекрасно. Потакайте. Тогда она намъ на шею влѣзетъ и поѣдетъ.
Вошла горничная и сказала:
— Предупреждаю васъ барыня, что я теперь, при моей болѣзненности, даже и маленькую стирку стирать не стану, а буду нанимать поденщицу.
— Что? Что такое? Стирку стирать не станешь? — воскликнула барыня.
— Еще-бы вы въ маленькую стирку начали валить салфетки и скатерти! Не могу. Какъ хотите, а не могу… Буду здорова — другое дѣло.
— Нѣтъ, ужъ этого я не позволю! Поденщица все бѣлье разворуетъ.
— Какъ-же она разворуетъ, если я буду смотрѣть. Вы съ меня спрашивайте. Я буду въ отвѣтѣ. А за поденщицу я буду платить, а не вы…
— Нельзя этого допустить, все равно нельзя. Иначе для чего-же ты-то будешь въ домѣ? Для украшенія, что-ли?
— Ну, тогда мнѣ нужно въ больницу ложиться или на квартирѣ отдохнуть. Пожалуйте разсчетъ и паспортъ.
Объявивъ это, горничная вышла опять въ гостиную.
— Вотъ къ чему это все и клонилось. Накопила у насъ денегъ и хочетъ въ углу пожить, — проговорила барыня. — Надо нанимать новую горничную.
Баринъ опять съежился.
— Мое дѣло сторона. Ты хозяйка. Но, по-моему, ее надо оставить. Болѣзнь… Болѣзнь всегда уважается. А мы изъ-за ея болѣзни не потерпимъ даже и никакого убытка.
— Поблажка, поблажка — вотъ чего я не люблю, — стала сдаваться барыня.
Горничная проносила ведро грязной воды изъ умывальника, направляясь въ кухню.
— Такъ вотъ и потрудитесь мнѣ дать отвѣтъ: согласны вы или не согласны, — сказала она барынѣ и барину.
— Хорошо, хорошо. Пусть будетъ по-твоему. Плати поденщицѣ. Но чтобъ это было только на время твоей болѣзни.
— Мерси васъ.
Барыня ушла изъ столовой. Черезъ минуту горничная возвращалась изъ кухни съ пустымъ ведромъ. Баринъ былъ одинъ. Она фамильярно тронула его рукой по плечу, улыбнулась и произнесла:
— Давайте скорѣй денегъ, чтобы поломойкѣ отдать. За сегодняшній полъ три гривенника, да за вчерашнюю маленькую стирку шесть гривенъ. А для ровнаго счета давайте ужъ три рубля.
— Шельма! — проговорилъ ей баринъ, подмигнулъ и вынулъ изъ кошелька три рубля.
Пожилая барыня въ линючей ситцевой блузѣ и съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы на затылкѣ бѣгала по комнатамъ, фыркала и горячилась.
— Нѣтъ, это просто изъ рукъ вонъ! — говорила она. — Нигдѣ, нигдѣ пыль не стерта.
— То-есть какъ: нигдѣ? Вездѣ стирала, но вѣдь пыль ужъ такая вещь, что вотъ ты ее сотрешь, а она опять насядетъ, — отвѣчала молоденькая, кокетливая горничная съ косымъ проборомъ въ волосахъ, быстроглазая и въ ловко сшитомъ шерстяномъ платьѣ, поверхъ котораго спереди былъ пришпиленъ бѣлый передникъ.
