Между Акстафою и Эриванью ходят и казенные почтовые дилижансы, не совсем, однако, удобные для непривычного человека. Седоки размещены в них по боковым лавочкам, лицом друг против друга, боком к лошадям, и прикрыты кожею с обеих сторон.
В долине Акстафы нас поражали своею величиною громадные красавцы-дубы, растущие здесь обыкновенно одним могучим букетом, чинары-великаны с голым, серо-белым, как кость, стволом в два обхвата, исполинские грецкие орехи и смоковницы и много других южных деревьев, с которыми нас давно ознакомил наш маленький Крым. Даже плющ, как в Крыму, обвивает, оклеивает, будто обоями, и душит здесь деревья. Земля здесь — род светло-коричневого леса, мягкая, распахивается как пух первобытным деревянным плугом-крюком, без кусочка железа, запряженным двумя буйволами или волами. Но камни начиняют эту почву, как горох — пирог, и без такого плуга-клина их не было бы возможности выпахать: всякий иной плуг разлетелся бы вдребезги. К полянам везде проведены оросительные канавки. Живут здесь все армяне, черные, носатые, черноглазые, в рыжих лохматых шапках грибом, в какой-то оригинальной вязаной обуви, с шнуровкою вверху, с буйволовою кожею внизу. Деревенские жилища их совсем не важны и нисколько не живописны: сложенные из сырого кирпича мазанки с земляными плоскими крышами, с галерейкой на столбиках впереди. Те же татарские сакли. Везде только черные буйволы да ослики, быки очень редки, лошадей почти не видно.
Долина производит вообще впечатление обилия и настоящего юга. Осенний румянец в своих разнообразных переливах, от червонного золота до темно-малинового цвета, еще больше усиливает очарование горных лесов и вместе с беспорочною лазурью неба сообщает пейзажу какую-то особенную ласкающую душу мягкость. Я уверен, что летом леса эти не так красивы, как теперь, когда еще немногие деревья стали терять свой лист, а большая часть их внизу гор еще густы и зелены, между тем как выше их курчавые шапки уже горят желто-красными огнями.
Поразительно красивые местности встречаются за Караван-Сараем: острые пирамиды лесных гор слева, а справа — чудовищной величины волшебные природные замки из разноцветных скал и утесов, с башнями, стенами, голыми обрывами, уходящие из глубины лесной долины высоко к небу; а из-за них, над ними, другие, еще более грозные твердыни титанов тяжко поднимаются своими изгрызенными каменными зубцами. А то из-за курчавых горбов и шапок, из-за величественной, широкой пирамиды, обросшей золотисто-бурыми лесами, к груди которой прильнули, будто детки к матери, другие, меньшие пирамиды в том же багряном уборе, — выплывает, будто выдвижная декорация феерии, ярко освещенная солнцем каменная стена какого-то бело-розового мрамора, задвигающая собою четверть горизонта и ярко вырезающаяся на синем небе.
