— Она очень плоха… куда нам ее… нет, она нам не годится. Да и барон не находит в ней ничего хорошего.
Так, к полному ее изумлению, ангажемента и не последовало.
На эту дебютантку П. А. Каратыгиным была написана меткая эпиграмма:
Офелия с ума от горя сходит,
И эта роль вам удалась весьма:
Но ваш талант сомнение наводит,
Когда играете вы «Горе от ума».
Павел Степанович обладал вспыльчивым характером. Когда сердился, неистово кричал и бесновался. В это время не переносил никаких противоречий или возражений, которые делали его гнев беспредельным. Лица, хорошо его знавшие, старались смолчать на все его нападки и брань, хотя бы даже и совершенно несправедливые. Эта покорность и смирение скоро охлаждали ого бешеный порыв, и он становился опять мягким, вежливым и ласковым, чем иногда некоторые злоупотребляли. Обыкновенно успокоившись он делался доступным для всяких просьб. Впрочем, его гнев можно было смягчать также и какою-нибудь неожиданностью.
В одном из весенних бенефисов на сцене Александринского театра шла мелодрама «Розовый павильон», в которой одна из главных ролей была поручена актеру Малышеву. Наступает время играть спектакль, а его нет. Собравшаяся в театре публика стала выказывать нетерпение. Федоров мотался по сцене и заочно грозил неисправному актеру лишением службы.
Оказалось, что Малышев в этот день, плотно пообедав, лег спать и так крепко уснул, что прислуга не решалась его будить, когда приезжала за ним казенная карета. Посланный же к нему курьер едва поднял его с постели и немедленно доставил в театр, где ожидал его рассвирепевший начальник репертуара.
— Что это вы делаете? Как вы служите? — накинулся Павел Степанович на Малышева. — Публика в театре, спектакль опоздал на целый час, а вы не изволите являться вовремя к исполнению своих обязанностей? С завтрашнего дня вы можете считать себя уволенным…
Малышев пустился на хитрость. Он вдруг закричал громче Федорова:
— Укротите, ваше превосходительство, свой гнев… Я едва доехал до театра. Чем браниться, вы лучше спросите, могу ли я играть!
— Почему не можете? Что за, вздор?!
— У меня холера! — заорал благим матом. Малышев.
— Как холера? — воскликнул с ужасом Федоров. — Не может быть?!
— На свете нет ничего невозможного… Вы подняли меня со смертного одра…
— Боже мой, Боже мой — засуетился Павел Степанович, изменив свой гневный тон на участливый и мягкий. — Скорее бегите в уборную, а я за иноземцевскими каплями пошлю.
Малышев спокойно пошел одеваться. Перед самым выходом на сцену вбежал к нему в уборную Федоров и приказывал принять усиленную дозу лекарства, от которого провинившийся актер уж никак не мог отказаться. Он с отвращением проглотил его и отправился «играть». Начальник репертуара поместился в кулисах и все время беспокойно следил за мнимо-больным, поминутно приговаривая:
