Нежданное богатство | страница 6
Долго толковалъ Степанъ Егоровичъ со своимъ разумнымъ прикащикомъ и тяжело было у него на сердцѣ. Однако, заботы да работы скоро ослабили впечатлѣніе страшной новости, забылись многозначительныя слова Наума, все стало представляться въ иномъ свѣтѣ. Казаки взбунтовались за Волгой, бѣглый Емелька шайку набралъ! И прежде то-же бывало. Придетъ царицыно войско, переловятъ воровъ — бунтъ утихнетъ; да и далеко, вѣдь, это, за Волгой. Совсѣмъ было успокоился Степанъ Егоровичъ, только ненадолго: пріѣхалъ сосѣдъ-помѣщикъ, да и опять про Емельку такія страсти разсказываетъ, что не дай Богъ.
И пошло день это дня все хуже и хуже. На всѣхъ страхъ такой напалъ, всѣ съ вытянутыми лицами. Говорятъ уже не про одного Емельку: то тамъ, то здѣсь мужики бунтоваться начинаютъ. Въ городѣ полная тревога: начальство не знаетъ, что дѣлать, одни кабатчики торжествуютъ, народъ пьянствуетъ какъ никогда, по улицамъ безобразіе, крики, драки, и то тамъ, то здѣсь раздаются фразы: «вотъ постойте, подождите малость, наѣдетъ батюшка Петръ Ѳедорычъ, пожалуетъ намъ волюшку, а съ господъ живьемъ кожу сдеретъ себѣ на барабаны!»
Ходитъ Степанъ Егоровичъ съ опущенной головою, тошно жить становится; въ домѣ, среди женскаго населенія, да между дѣтьми, только и разговору, что про Емельку. И откуда это только разныя новости являются, совсѣмъ непонятно, а каждый день что-нибудь новое приходится слышать. Дѣти жмутся другъ къ другу и толкуютъ о томъ, какъ Емелька поймалъ десять генераловъ, повѣсилъ ихъ всѣхъ на одной висѣлицѣ, потомъ содралъ съ нихъ кожу, кожу эту набилъ соломой, сдѣлалъ чучелы, одѣлъ въ мундиры и отправилъ прямо къ царицѣ.
Кильдѣевскіе крестьяне хоть и не бунтуютъ и не грозятся, но все уже не тѣ, что были. Замѣчаетъ Степанъ Егоровичъ, что и работа идетъ вяло, и почтенья прежняго къ нему нѣтъ; слышитъ онъ разговоры о томъ, какъ царя батюшку Петра Ѳедорыча встрѣчаетъ людъ православный съ хлѣбомъ да солью.
— Ну что, Наумъ? — спрашиваетъ Кильдѣевъ прикащика и со страхомъ ждетъ его отвѣта.
Наумъ медленно качаетъ головой.
— А то, батюшка, что коли онъ теперечи черезъ Волгу перемахнетъ, такъ и пиши пропало, того только и ждутъ, окаянные… ждутъ — не дождутся!..
IV
Стояло лѣто 1774 года. Пугачевъ, совсѣмъ было загнанный и раздавленный, послѣ погрома Казани, Михельсономъ, вдругъ переправился на западную сторону Волги. Народъ, давно его поджидавшій, взбунтовался и валилъ къ нему со всѣхъ сторонъ. Воеводы покидали свои мѣста и бѣжали, дворяне прятались, кто куда могъ; но Пугачевская сволочь ловила ихъ и умерщвляла звѣрскимъ образомъ. Путь самозванца обозначался висѣлицами, разграбленными и сожжеными деревнями и селами; города одинъ за другимъ падали; духовенство и купечество выходили навстрѣчу безобразной ордѣ съ крестами и хоругвями, съ хлѣбомъ и солью. Сообщеніе между Нижнимъ и Казанью было прервано, Москва трепетала, въ Петербургѣ принимались послѣднія мѣры. Наконецъ, одного Пугачева стало мало: собирались безчисленныя шайки и во главѣ каждой оказывался свой Пугачевъ, свой императоръ Петръ Ѳедорычъ.