Ганнуся хватала себя руками, хватала Петровну, и должна была убѣдиться, что не спитъ, не грезитъ, что явь, самая дѣйствительная, самая неумолимая передъ нею. Но она все-же еще не сдавалась, она вглядывалась въ Петровну.
Да, она не шутитъ, она думаетъ сама, что говоритъ правду, но ей самой это только такъ представляется, она сошла съ ума, бѣдная старуха! Однако-же, вотъ, вѣдь, и вчера можно было почесть ее за безумную, а между тѣмъ она тотчасъ-же доказала ужасную истину словъ своихъ!
— Петровна! — наконецъ, отчаяннымъ голосомъ крикнула Ганнуся: — такъ что-же это ты мнѣ не разсказала всѣхъ этихъ ужасовъ, когда я пріѣхала? какъ могла ты это скрывать отъ меня?
Старуха задрожала и повалилась въ ноги передъ нею.
— Матушка, горемычная моя, чувствую я всю мою вину передъ тобою. Грѣхъ, тяжкій грѣхъ взяла на душу, и все дѣточекъ неповинныхъ жалѣючи и ее, графинюшку, жалѣючи! Вѣдь, онъ что мнѣ сказалъ, я сдуру-то тогда въ ноги ему кинулась, молила его. А онъ мнѣ въ отвѣтъ: «Нишкни, говоритъ, старая! коли слово единое отъ тебя еще услышу, коли ты кому ни на есть заикнешься про что, — такъ, право, я, право, всѣхъ этихъ щенятъ передавлю». И вотъ, какъ передъ Истиннымъ, могъ онъ, могъ это сдѣлать!
— Господи! — простонала Ганнуся:- да за что-же мнѣ все это? за что такъ надругались надо мною? за что погубили?
— Матушка, болѣзная моя, — шептала Петровна: — и меня-то ты истомила. Какъ пріѣхала ты тогда, думаю: какую онъ еще тамъ привезъ… и взглянуть-то на тебя не хотѣлось за графинюшку. А какъ глянула — вижу ты ровно дитя — добрая да ласковая, ко всѣмъ привѣтливая. Смѣхомъ заливаешься, дѣточекъ ласкаешь, на него такъ смотришь любовно, думаешь на жизнь счастливую да радостную пріѣхала. Такъ и упало мое сердце, сказать ничего не смѣю. Графиней, графиней тебя величаютъ, я то знаю, что графинюшка наша въ подвалѣ за замками, ты… какая же ты графиня?! — ты полюбовница его, разбойника не графиня…
Ганнуся дико вскрикнула и онѣмѣла.
Петровна сказала правду. Но, несмотря на весь ужасъ этихъ нежданныхъ открытій, на извѣстіе о томъ, что первая жена графа жива, до этого мгновенія Ганнуся все-же не думала объ этой ужасной правдѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ! — задыхаясь выговорила она, наконецъ, отчаянно протягивая руки и будто что-то отъ себя отстраняя:- нѣтъ, я все-же жена его, повѣнчанная, законная жена, насъ ві церкви вѣнчали… я жена его!..
— Да отъ живой жены развѣ вѣнчаютъ? — а коли обманно повѣнчаютъ, такъ все одно, что и не было этого вѣнчанья, — тихо проговорила Петровна.
