Вспоминаются мнѣ и еще другого рода экзекуціи, которыхъ я самъ, лично, былъ свидѣтелемъ во время моего двухмѣсячнаго пансіонерства. У насъ въ классѣ былъ больной мальчикъ, по фамиліи Клеберъ. Видъ его невольно возбуждалъ жалость. Тщедушный, блѣдный, запуганный; одинъ глазъ у него отчего-то вытекъ, и пустое его отверстіе гноилось. Ко всему этому съ нимъ иногда случалось во время сна то, что у маленькихъ дѣтей бываетъ самымъ обыкновеннымъ явленіемъ, а у вышедшихъ изъ младенчества указываетъ на крайне болѣзненное разстройство организма. Конечно, несчастный Клеберъ глубоко страдалъ отъ стыда и, конечно, если-бъ только это было въ его власти, онъ избавился бы отъ своей болѣзни. Его слѣдовало лѣчить серьезно и постоянно, но никто объ этомъ не думалъ. Мало того: Тиммерманы, мужъ и жена, вмѣстѣ съ надзирателями, рѣшили, что Клебера надо отучать и наказывать. Наказаніе поручалось самимъ воспитанникамъ.
И вотъ, когда съ бѣднымъ мальчикомъ случалась бѣда, рано утромъ, еще до чаю, ему надѣвали на голову высокій дурацкій колпакъ изъ оберточной бумаги, закутывали его въ грязную простыню, собирали отовсюду щетки и швабры, составляли цѣлую процессію человѣкъ въ тридцать, и съ гикомъ и свистомъ водили безвиннаго преступника по всему пансіону, по всѣмъ дортуарамъ, корридоранъ, классамъ и столовой. Клеберъ шелъ покорный какъ агнецъ, съ несчастнымъ, блѣдно-зеленоватымъ лицомъ, съ вытекшимъ, гноящимся глазомъ… Я никогда не забуду этого лица, этой закутанной въ мокрую простыню фигуры, всей этой процессіи, на которую спокойно глядѣли Тиммерманы и надзиратели! Это одна изъ тѣхъ живыхъ галлюцинацій, одинъ изъ тѣхъ болѣзненныхъ бредовъ жизни, при воспоминаніи о которыхъ морозъ подираетъ по кожѣ…
Несмотря на злость нѣкоторыхъ надзирателей и на частыя наказанія, заключавшіяся, главнымъ образомъ, въ обязательномъ голоданіи, распущенность пансіонеровъ была необыкновенна. Съ утра и до вечера мальчики ругались самымъ отвратительнымъ образомъ. Съ третьяго класса у насъ, по почину нѣкоего рускаго англичанина Джибсона и его пріятеля Горша, иначе даже не разговаривали между собою, какъ извощичьими словами. Составился громадный лексиконъ такихъ словъ и ихъ варіантовъ, и глупый Джнбсонъ, съ полнымъ сознаніемъ своей талантливости, изощрялся надъ выдумываніемъ самыхъ невѣроятныхъ, никогда неслыханныхъ гадкихъ словъ. Это былъ своего рода шикъ.
Надзора надъ пансіономъ со стороны министерства народнаго просвѣщенія не существовало никакого. Разъ въ годъ пріѣзжалъ генералъ, попечитель округа. Къ этому дню, всегда извѣстному заранѣе, все подчищалось, принимало приличный видъ. Тиммерманъ облекался въ отличный фракъ, сшитый его кузеномъ и другомъ, извѣстнымъ московскимъ портнымъ, расшаркивался передъ генераломъ, представлялъ ему учителей. Къ каѳедрѣ вызывались самые лучшіе и находчивые ученики и хорошо отвѣчали на заранѣе сообщенные имъ учителями вопросы.
