Ты никогда не была еще такъ дорога мнѣ, какъ въ эти минуты, когда я прошу тебя не слѣдовать за мной въ мое изгнаніе. Не тревожься такъ много обо мнѣ. Величайшее несчастіе арестанта въ сознанія его безполезности: я пережилъ эту нравственную пытку. Но теперь у меня есть новая обязанность и я надѣюсь исполнить ее, не смотря на всѣ препятствія.
Прощай. Я уважаю тебя такъ глубоко, что сомнѣніе въ твоей любви не придетъ мнѣ на умъ; знаю, что и ты не станешь никогда сомнѣваться въ моей.
P. P. Кладу въ этотъ конвертъ письмо къ доктору Уарингтону, въ Лондонъ.
15 февраля 185…
Исполняю твою волю. Завтра я ѣду въ Англію. Мнѣ кажется, что ко мнѣ вернулась моя прежняя бодрость. Твое письмо открыло мнѣ новую сторону жизни. Пусть жена принесетъ себя въ жертву матери. Это законъ природы; и я повинуюсь ему. Ребенокъ, котораго я жду, будетъ нашей связью; онъ сблизитъ разстояніе, которое насъ раздѣляетъ. Я хочу жить для него, для тебя. Я хочу чтобы онъ былъ нашей гордостью, нашимъ утѣшеніемъ въ тотъ день, когда мы снова свидимся. Будемъ надѣяться.
25 марта 185…
Я уже въ Англіи. Въ понедѣльникъ вечеромъ я проѣхала въ наемной каретѣ разстояніе между лондонскимъ мостомъ и Юстонъ скверомъ! Я въ столицѣ великобританскихъ острововъ — и не видала ее. Меня сначала везли по большимъ пустимъ площадямъ, обстроеннымъ домами, обсаженнымъ деревьями и садами; все спало, вездѣ темнота и тишина. Вдругъ справа и слѣва отъ дверецъ кареты открылись длинный до безконечности улицы съ рядами магазиновъ; вдоль улицъ тянулась двойная линія огней и терялась въ темнотѣ. Сзади черная тьма, впереди бездна и огня. Линіи огней отражались на сырыхъ тротуарахъ и въ грязныхъ лужахъ. Толпы народа сновали взадъ и впередъ съ дѣловымъ и озабоченнымъ видомъ. Шумъ толпы смѣнялся промежутками тишины. Все это было странно до нельзя, послѣ нашего парижскаго шума. Шелъ дождь — безъ дождя, т. е. туманъ осаждался тонкой до не возможности водяной пылью, ровно, медленно, казалось, что онъ будетъ падать цѣлыя тысячи лѣтъ. Этотъ чужой городъ, облитый водой и закутанный туманомъ и темнотой, показался мнѣ городомъ безъ начала и конца, городомъ могущества и ничтожества, величія и нищеты. Таковъ ли Лондонъ? Эта мысль занимала меня всю дорогу.
Я остановилась въ гостинницѣ, которую мнѣ указалъ М**. Все тамъ безукоризненно чисто, тихо, методично. Мнѣ подали ужинать въ отдѣльную комнату, очень не дурно меблированную, возлѣ моей спальни. У служанки прислуживавшей за столомъ, было очень интересное личико и я, припомнивъ, что знала англійскаго въ пансіонѣ, заговорила съ ней, она отвѣчала мнѣ короткими словами. Ея сдержанность и сконфуженный видъ дали мнѣ понять, что англійскія служанки очень не похожи на нашихъ и не гоняются за тѣмъ, чтобы съ ними говорили. Меня болѣе всего удивило, что въ гостинницѣ не спросили ни моего имени, ни званія. Что за необыкновенная страна! Здѣсь, кажется, и не подозрѣваютъ, что я пріѣхала съ цѣлью ниспровергнуть правительство.
