— Законъ такъ велитъ! отвѣтили бы тому заѣзжему человѣку: — вѣдь нонче Благовѣщенье.
— Какъ законъ велитъ дѣвкамъ великимъ постомъ пѣсни пѣть? будетъ допытываться тотъ:- да еще въ такой большой праздникъ — Благовѣщенье, — до обѣдни!..
— Дѣвки тѣ не пѣсню поютъ.
— Какъ не пѣсню?
— А такъ не пѣсню! отвѣтитъ тотъ, кого спрашивали:- не пѣсню; это весну закликаютъ.
Проѣзжій человѣкъ и изъ этого ничего не пойметъ, опять станетъ допытываться: какъ это весну закликаютъ, для чего, да почему? И будутъ ему толковать, а онъ все-таки ничего не пойметъ, ничего здѣсь не скажетъ, только, выѣхавши изъ той деревни, всѣхъ дураками обзоветъ.
— Дураки! скажетъ онъ:- великій постъ, такой большой праздникъ, а тутъ дѣвки во все горло пѣсни дерутъ, какую-то весну закликаютъ…. Грѣхъ какой творятъ!..
А тутъ и не понимать-то нечего: всякій, кто мало-мальски учился, знаетъ, что давно-давно, вотъ ужь скоро 900 лѣтъ будетъ, какъ русскіе прадѣды нашихъ прапрадѣдовъ православную вѣру приняли, а прежде этого были у нихъ богами — домовой, лѣшій, водяной… вотъ хоть теперь и весна-красна… Этимъ-то они богамъ прежде и службу справляли, да и до сихъ поръ простой народъ трудно увѣритъ, что этихъ домовыхъ да лѣшихъ и на свѣтѣ-то никогда не было. Вотъ хоть бы н весна красна — развѣ это живая весна? Хоть ты ей молись, хоть ты ее брани, весна все таки придетъ; за весной лѣто, а тамъ зима; и закликать ихъ нечего. Вотъ простой народъ, не зная порядкомъ ничего, домовыхъ да лѣшихъ ругаетъ, и веснѣ красной по прежнему молится, такъ какъ ей еще до православной вѣры молились, — все еще весну закликаютъ и по прежнему дѣвки поютъ:
Весна красна,
На чемъ пришла?
Напѣлись дѣвки до сыта и разошлись по домамъ, а дома ужь обѣдъ собираютъ: накрыли столъ чистымъ настольникомъ, положили ложки, ковригу рѣшетнаго хлѣба, хоть и не чистаго, — этотъ годъ, пожалуй, до новины не дотянетъ, такъ еще съ зимы стали бабы печь изъ муки съ мякиною. Всѣ помолились на иконы и всей семьей сѣли за столъ. Старикъ накроилъ хлѣба, старуха поставила большую чашку варева на столъ; всѣ взяли по ломтю хлѣба, по ложкѣ и перекрестились. Хлѣбнули по ложкѣ, положили ложки на столъ и заѣли хлѣбомъ; потомъ спять взяли по ложкѣ варева, положатъ опять ложки, пока хлѣбъ ѣдятъ… и все такъ благочестиво, такъ истово…
— Не прибавить ли еще, родные? спрашиваетъ старуха-хозяйка, увидавши, что въ чашкѣ ужь варева не стало.
— Подлей! отвѣчаетъ хозяинъ.
Съѣли еще чашку, испили квасу-сыровцу, встали, вышли изъ за стола и всѣ опять стали Богу молиться — за обѣдъ Бога благодарить.
