Тогда Аль-Джанеско отступил, как ужаленный ядовитой степной змеей, а Энгаль опустился на колени. И Зецинго дал молодому калифу — так, господин, называются цари на языке тех цингаро — священные знаки высокого происхождения. А затем он с трудом поднялся и воскликнул:
— Иди теперь, единственный сын наших повелителей, — единственный, потому что, кроме тебя и твоей сестры, отданной в другой табор, нет более потомков Аддиль Могамеда. Иди, созови всех гитанов этого полуострова, воодушеви их, подыми их, пойди пред ними и верни им свою опозоренную родину!
И между тем как Зецинго говорил эти слова, жизнь оставила его, и он упал на траву. А когда прошло четыре месяца и над Испанией стояло жаркое лето, по всем таборам уже пролетела весть, что поднялся молодой наследник мавританского царя и сзывал всех цингаро в горную область, имя которой Царра-Невада.
И много таборов тайно пробрались туда, а в закрытом ущелье Аль-Джанеско вышел к ним, показал им священные знаки своего происхождения и произнес пламенную речь. Он говорил от восхода до полудня, и когда он замолк, толпа загремела буйными кликами, подобно десяти громовым ударам; все упали на колени, приветствуя молодого царя, и молодые девушки целовали его руки, а мужчины клялись пойти вслед за ним и победить и отомстить.
В эту ночь Аль-Джанеско долго совещался с Энгалем и храбрейшими из гитанов. Они советовали напасть на эспаньолов тайно, в ночное время, и при помощи хитрости уничтожить их разом и без сопротивления. Но Аль-Джанеско, который привык к обычаям притеснителей и чуждался дикости своего племени, топнул ногой и объявил, что гитаны добьются своего права в честном бою, а не обманом.
После совета Аль-Джанеско одиноко брел по горным тропинкам при сиянии месяца. Он задумался; вдруг до его слуха донеслось грустное пение молодого женского голоса. Вот эта песня, господин:
«Сердце плачет и рыдает,
И не спится бедной мне:
Где то милый пропадает
В чужедальней стороне…
Только тот, кто в синем поле
Сыщет ветер, — только тот
Там, вдали, на вольной воле
Мне любимого найдет…
У испанца дом укромный,
С ним подруга в доме том —
Ты ж, мой друг, гитан бездомный,
И в разлуке мы умрем.
Пронеслося наше счастье,
Не вернет его мольба —
Только горе да ненастье
Посылает нам судьба!»
Встала зорька золотая,
Разогнала ночь и тьму;
Скрылись звезды, тихо тая,
В пышном райском терему.
И вернулся милый к милой,
И обнять ее спешит,
Но холодною могилой
Бедный прах ее сокрыт.
Не снесла она разлуки,
