Шутки его, однако, никто из беседовавших не поддержал.
— Как же это так вышло-то? — любопытствовал швейцар.
— Что?
— Да что он раньше-то так жил, а теперь у Надежды Ивановны… Портниха она.
И швейцар рассказал слушателям, что Истомин жил у портнихи Надежды Ивановны, намекая на интимные отношения жильца и квартирной хозяйки. Говорил он также и о том, что Сергей Николаевич эксплуатировал бедную труженицу, когда запивал, а последний год, лишившись места, окончательно уже жил на её счёт.
— Уж и не знаю, как! Лет десять или больше ничего не слыхал я о барине Сергее Николаиче. Как только тогда меня рассчитали, так и уехали в провинцию… Когда богат-то был, так у всех на виду, а вот обеднел, отощал — и с глаз долой…
К дому подъехал рысак. Рыжебородый кучер осадил лошадь, и когда она разом остановилась как вкопанная, с пролётки соскочил седой господин, с приподнятым воротником пальто и в цилиндре с трауром. Сидевшая с ним рядом дама ниже опустила над собою зонтик и что-то проговорила, обращаясь к спутнику, который в это время расспрашивал подскочившего швейцара о квартире Истомина. Швейцар предупредительно провёл вновь прибывших во двор.
— А это, верно, всё к покойнику? — спросил кто-то из факельщиков.
— К нему.
— Вот ты и смотри — на каких рысаках, а он на четвёртом этаже! — слышалось замечание.
— Пойти посмотреть, — вставил коротко и рыжебородый факельщик, направляясь вслед за швейцаром и прибывшей парочкой.
Когда потом факельщики, швейцар и Капустин сгруппировались под навесом подъезда, между ними завязалась довольно оживлённая беседа. Больше других любопытствовал швейцар, который до сего дня не предполагал, что в N 37 по задней лестнице жил такой важный прежде барин. Он знал этого жильца, высокого, стройного господина, всегда прилично одетого, но не особенно заметного среди других жильцов дома. Помнил он и его длинные седоватые усы, тёмные глаза, густые брови и большой нос, помнил и постоянную привычку его держать во рту длинный янтарный мундштук со вставленной в него толстой папиросой. Знал он также, что жилец этот живёт со своей квартирной хозяйкой, портнихой Надеждой Ивановной Суховой как муж с женою. Факт этот, впрочем, не был тайной почти ни от кого из жильцов большого дома.
— Так вот оно что! — прервал молчание швейцар. — У господина-то этого ты раньше в лакеях был? Холост он был тогда, или как?
— Жена-то у него умерла… давно, от чахотки скончалась.
— У Надежды Ивановны он лет пять живёт. Служил он где-то. Ну, да только и выпить не дурак был. Бывало, получит жалованье, и Надежде Ивановне за комнату заплатит, а дальше-то… так… она и кормила… В трезвом-то виде хороший был барин, а вот как загуляет — то и беда: ту же Надежду Ивановну тиранит. Она всячески за ним ухаживает, а он её же терзает. Полюбился, верно, ей очень!
