Но моя жалоба на отсырение не произвела должного впечатления на госпожу Зигер, и она довольно равнодушно заметила:
— Дача новая, сырость должна быть… На будущий год будет сухо.
Она принялась расхваливать мои физические упражнения в саду и на её огородах и при этом добавила, что приготовила для меня и ещё новую и интересную работу. Любила она, когда я занимался физическим трудом, и всячески поощряла меня в этом.
Отклонив разговор о «муках отсырения», госпожа Зигер воскликнула:
— Вы слыхали, у нас скоро выборы в сейм.
— Да, я знаю… Я сегодня собираюсь на собрание, — ответил я.
— Вы идёте на собрание? — изумилась она, и узенькие глазки её расширились. — А для чего вам идти на собрание?
— Я интересуюсь выборами… А вы принимаете участие?
— Ещё бы, — воскликнула она, и голос её зазвучал как у молодой.
Она придвинулась ко мне, и камышовое кресло под её грузным телом затрещало.
— У нас и женщины принимают участие в выборах. На выборы и я поеду, вот только на собрание мне трудно — тяжела уж я очень…
Госпожа Зигер — действительно тяжёлая дама, и быть на собрании для неё — тяжёлое дело.
— Мы идём на собрание с госпожой Реш, — заметил я.
Собеседница моя улыбнулась, загадочно посмотрела на меня и сказала:
— А эта… Реш обратила вас в свою веру?
— Нет, у меня своя вера, — сказал я, улыбаясь.
— А я уж думала, что вы… Часто вы уж у неё бываете, вместе гуляете.
— Госпожа Реш — интересная женщина, — настаивал я, — и новая для меня.
— Я ничего и не говорю… Интересная болтушка… Ну, разве случится когда-нибудь так, как она хочет?.. «Люди — братья… Люди — братья». Стыдно бы ей на старости лет стрекотать сорокой… Спасать задумала людей… «Армия спасения» и ещё что-то там…
Разговор о госпоже Реш оборвался.
С широкого крыльца обширной террасы дома, где жили мои хозяева, сошёл муж госпожи Зигер. С белой от седины головою, в белой чесучовой паре он ярким пятном двигался в лучах солнца и бережно нёс в руках тарелку с только что испечёнными розовыми булочками. Ступал он осторожно и улыбаясь смотрел на жену.
Госпожа Зигер пожаловалась на дороговизну жизненных продуктов и похвалила кухарку, которая умеет печь прекрасные булочки.
Старик Зигер протянул мне руку, здороваясь, потом поднёс ко мне тарелку с булками, улыбнулся и что-то сказал по-фински.
— Он сказал, что любит вас, — перевела мне слова мужа хозяйка.
Господин Зигер старше жены. Он дряхлый старик с бритым подбородком. Может он объясняться по-русски, но избегает это делать, потому что стесняется. А стороной я слышал, что он не любит ни русских, ни финнов и с большой серьёзностью в лице читает шведоманские газеты.
