Бросив холодный труп на льду залива, Давыдка сообразил, что ему теперь уже не нужны ни бричка, ни сани, ни сбруя. Заводить новую лошадь он не предполагал: и та, умершая, порядочно ему надоела, требуя ухода и забот о кормлении.
Бричку свою Давыдка продал соседу Мартину за 35 рублей, сани купил кузнец Соломон и заплатил Давыдке 22 рубля, да ещё дал мешок муки, а сбруя разошлась по деревне: кто дугу купил, кто шлею, кто хомут.
Освободился Давыдка от ценных вещей и решил, что ему непременно надо поехать в Выборг. Он очень любил этот город, где у него были приятели.
В Выборге Давыдка прожил недели три, вернулся весёлым и пьяненьким и в тот же вечер угостил своего друга, кузнеца Соломона, хорошим коньяком.
Пили друзья коньяк, а Соломон говорил:
— Нанялся бы ты, Давыдка, ко мне в работники, да и жил бы себе. Жалованье я тебе положу хорошее.
Давыдка усмехнулся и сказал:
— В работники? Плохо ты обо мне думаешь. Слышишь?
Давыдка вынул кошелёк с деньгами и похлопал по нему ладонью: серебряные и медные монеты бряцали внушительно.
— Ни в какие работники я не пойду, — заявил серьёзным тоном Давыдка, — а вот поеду в Петербург, да и скажу Хильде: «У меня есть деньги, давай вместе жить». И сынов возьму на родину…
— Да много ли у тебя денег-то? — смеясь, перебил его Соломон.
— Много ли? Эге! Рублей двадцать пять-тридцать осталось.
— Ха-ха-ха! Да большие ли это деньги? Чу-удак.
Запер Давыдка свою пустую избу и уехал в Петербург.
О своей последней петербургской жизни Давыдка не любил рассказывать даже другу своему, кузнецу Соломону.
Из Петербурга вернулся он домой совсем разбитым и точно постаревшим. Да и было отчего постареть: Хильда не захотела с ним много разговаривать и только сказала:
— Уходи ты от меня, пьяница и мот! Без тебя проживу!..
Дети тоже встретили его не как отца, а как врага. Пропил с горя Давыдка деньги и хотел даже бросится в Неву с Александровского моста, но побоялся умереть и остался жить. Потянуло его в деревню, где всё же можно пожить в своё удовольствие. До Белоострова добрался на остатки денег, а потом километров сорок прошёл до деревни пешком.
Молодёжь посмеивалась над неудачным путешественником, а Давыдка не обижался и, смеясь, хвалился:
— Зато и пожил я в Петербурге… Ух!..
— Говорят, ты в ночлежных домах кутил? — смеялись безусые пойги [2].
— Эге! Там, где веселился Давыдка, туда вас не пустят.
— А, говорят, ты только до Белоострова доехал, да там и остался, — шутили другие.
