Как-то раз… Это было давно, когда мне было не более двенадцати лет, мама и папа странно разрешили вопрос о моём происхождении.
Помнится, отец был болен, три дня не выходил из дома и не принимал больных у себя. Вечером в воскресенье мама собиралась на бал к купцу Белову. Одела она светлое платье со шлейфом, в волосы вплела нить жемчугов, и на груди её в золоте блестели дорогие каменья, и на пальцах искрились кольца. Молода и прекрасна она была в бальном наряде. А отец, сидя у туалетного столика, ворчал:
— Я думаю, тебе следовало бы побыть дома. Я нездоров, а ты на бал едешь…
— Позволь, но не настолько же ты нездоров, чтобы караулить тебя… Сам же всегда говоришь, что инфлюэнца — пустяки! — возражала мама и старалась быть спокойной.
— Инфлюэнца — пустяки, это верно! Но ты, так сказать, из приличия должна остаться.
— Ха-ха-ха!.. Из приличия? Вот это мило! Ха-ха-ха!..
И она смеялась, громко, но невесело. И кривились её губы от негодования и презрения.
Отец хмурился, сжимал руками виски и хрипел с каким-то скрипучим свистом. Казалось, там где-то в глубине груди рождался поток его негодований, клокотал и стремился выбиться наружу.
— Да, я понимаю… понимаю!.. — забормотал отец. — На балу у Белова, конечно, будет и тот офицерик с парикмахерскими усами!
— Ты опять говоришь глупости, — возразила мама. — Когда ты расстанешься с этой своей ревностью?
— Когда умрёшь ты! — вспылил отец и встал.
В гостиной у стола сидел дед. Я не видел его, но чувствовал, что он сидит там. Я слышал его отрывочные смешки, которые становились всё громче и громче по мере того, как разгоралась ссора между отцом и мамой.
Не успел отец отойти к двери в гостиную, как послышался голос деда:
— Клавдия Ивановна, он будет ревновать вас и тогда, когда вы умрёте… Пра-аво!..
Ссорившиеся притихли.
— Сын мой весь в меня… В своих заблуждениях он — постоянный человек… Умрёте вы, а на небе имеются ангелы Божии, вот он вас и будет ревновать к ним… Ха-ха-ха!..
И дед смеялся, и гулко разносился его смех в больших комнатах.
— Николай! Перестань Бога гневить… Не греши!..
Это послышался откуда-то издалека голос тёти Ани.
Отец с сердцем хлопнул дверью, чтобы не слышать хохота деда и голоса тёти Ани, и опять подошёл к туалетному столику, около которого стояла мама и душила тонкий носовой платок.
Вот он подошёл к маме, дёрнул её за кружевной рукав платья и выкрикнул:
— Чей это сын?.. Чей?.. — спрашивал он, указывая на меня.
Губы его тряслись, дыхание прерывалось.
