— Вот вы на море не бывали и не знаете. Вот и слушайте, что я расскажу…
Мы ближе придвинулись к бабушке и притаили дыхание, а старая милая рассказчица продолжала:
— Когда море волнуется в бурю, по нему ходят большие волны. И выбрасывают те волны на морской берег белую пену. И долго лежит та пена на песчаной отмели и как живая дышит, когда до неё прикоснётся морской ветер. И зовут ту пену моряки-рыболовы «морским детищем». А когда отплывают на промысел, то берут ту пену, моют ею руки, и лицо, и грудь, — и плывут на судёнышках безбоязненно. А когда спросишь старого рыбака: «Для чего, — мол, — ты, дедушка, это делаешь?» — «А для того, — скажет, — что теперь вот я побратался с „морским детищем“ и стал морю-океану как бы брат родной, а море-океан теперь, значит, приходится мне матерью родной. Пожалеет оно меня как своё родное детище, а пожалевши — вскормит, это, значит, добычей не обидит… а, вскормивши, и от погибели убережёт»…
Глаза бабушки расширились и потемнели, а лицо стало точно помолодевшим и вдохновенным.
Она продолжала:
— Так-то вот, други мои, умоют себя рыбаки пеной морской лицо, руки и грудь и плывут в море без опаски, а на берег возвращаются с добычей… Так точно вот и Яшенька как пена морская. Только уж тут выходит так, что вместо моря-океана надо разуметь жизнь, бурную как море. И вот эта жизнь и выбрасывает из своих волн таких вот как Яшенька юродивых людей, с печатью благодати небесной, бессребренных, кротких и любвеобильных братьев всему человечеству… И зовут их у нас «на старине» пеной жизни, рождённой бурными волнами житейского моря… Надо любить их как братьев наших, а тогда и жизнь для вас будет как родная мать, а не злая мачеха… Дедушка вон наш, профессор-то, всё смеётся над Яшенькой да и меня корит: зачем я допускаю его в дом наш, а того не понимает профессор-то наш, что Яшенька — пена житейского моря, с ним побратаешься, и жизнь для тебя будет матерью родной.
— Бабушка! Но, ведь, Бог велит любить не одних юродивых, но и всех людей как братьев! — воскликнул Володя.
— И-и, голубчик!.. Бог-то велит, а разве мы это исполняем? Куда уж там всех-то любить, верно, это не по сердцу человеческому. Хорошо, если мы будем любить и таких как Яшенька, сирых и бесприютных, раскаявшихся в грехах своих и уготовавших себя Господу Богу. Грешника мы любим в таких как Яшенька, потому — не согреши он, для чего бы ему было и раскаиваться… Так-то, други мои…
Я долго раздумывал о том, что услышал от бабушки, и никак не мог понять смысла сказанного. Почему же непременно надо согрешить, чтобы потом покаяться и быть угодным Богу? Дедушка мой грешил и не думает каяться, и даже Бога он не признаёт…
