Я еще ничего не говорил о бриге и о тех, кто находился на нем. Бриг назывался «Фиалка» и был вместимостью около 200 тонн. Штурман и его помощник, выбранные отцом за хороший характер, не отличались ничем особенным. Боцман Нед Бертон занял в моем сердце место Дика Тилльярда, которого он, как оказалось, знал.
— Славный, честный малый он был, мастер Годфрей, — говорил Нед. — Если когда-нибудь попаду на остров, с которого вы бежали, непременно навещу его могилу. Мы с ним много лет служили его величеству; не будь мира, мы продолжали бы служить и теперь. Когда война окончилась, и я вышел в отставку, то решил остаться на берегу. Так и было бы, если бы ваш отец, который делал со мной свое первое плавание, не попросил меня отправиться с ним на его судне. Он хотел было дать мне место помощника штурмана, но я не обучался навигации и потому должен был отказаться. Ну а когда он сказал, что возьмет меня боцманом, то я не мог отказать ему. Я думаю, что когда бриг будет продан, то, если местность понравится мне, я поселюсь вблизи вашего отца и пошлю за моей старухой и обеими нашими дочерьми.
Я сказал Неду, что он поступит очень умно и что сам я, не дожидаясь повышения, решил выйти в отставку, если капитан Бросуэлль отпустит меня.
— Нечего тревожиться об этом, мастер Годфрей, — со смехом ответил Нед. — Судя по опыту, я вижу, что мичманами не особенно дорожат; к тому же он, наверно, считает всех вас давно погибшими и не станет разыскивать вас в Австралии.
— Но я не хотел бы поступить бесчестно, — сказал я. — Если капитан станет настаивать на моем возвращении, я должен сделать это; да у меня там и сундук, и я должен получить жалованье.
— Я всегда считал жалованье мичмана ничтожным, мастер Годфрей, — сказал Нед. — А что касается сундука и его содержимого — наверно, все уже давно продано на аукционе, и вам трудно было бы вернуть ваши пожитки.
Я переговорил об этом с Пирсом. Он горячо советовал мне не покидать отца и уверял, что отец даст мне такой же совет, так как часто говорил, как ему хотелось, чтобы я был с ним.
Надо сказать несколько слов о любимой козе моей сестры — Нанни, которая давно уже снабжала сестру и мать молоком к завтраку и чаю. Нанни была чрезвычайно ласковое животное. Как только Эдит показывалась утром на палубе, Нанни подбегала к ней и, казалось, была в восторге, когда сестра ласкала ее; когда ее трогали другие, она бодалась. Однако она подружилась с Гарри, и, если Эдит не было на палубе, она подходила к Гарри и ждала, чтобы он приласкал ее. Но, завидев свою госпожу, она бросалась к ней и смотрела на Гарри, как бы говоря: «Я очень люблю тебя, но ее еще больше».
