— О, — промолвилъ хозяинъ, удивленный такой поспѣшностью съ ея стороны. — Положимъ, я ничего не имѣю противъ этого, а только, право, не знаю…
— Шш! — перебила его жена. — Милый Джонъ!
— Да вѣдь онъ совершенно глухъ, — возразилъ Джонъ.
— Конечно, но все-таки… Да, сэръ, разумѣется. Да, разумѣется! Я сейчасъ приготовлю ему постель наверху, Джонъ.
Когда она выбѣгала изъ комнаты, перемѣнчивость ея настроенія и странная суетливость до того поразили мужа, что онъ остановился, глядя ей вслѣдъ, совершенно сбитый съ толку.
— Вотъ мамочки пошли стлать постельки, — занимала между тѣмъ миссъ Слоубой ребенка;- а волосы у него выростутъ темнорусые и курчавые, и когда снимутъ съ него шапочки, всѣ милочки испугаются, всѣ, всѣ, кто будетъ сидѣть у огня.
Съ тѣмъ безотчетнымъ влеченіемъ останавливаться на пустякахъ, которое часто овладѣваетъ смущеннымъ и разстроеннымъ умомъ, фургонщикъ машинально повторялъ эти нелѣпыя слова, прохаживаясь взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ твердилъ ихъ столько разъ, что выучилъ наизусть и продолжалъ повторять ихъ, какъ затверженный урокъ, даже когда Тилли умолкла и принялась растирать ладонями обнаженную головку младенца, (какъ дѣлаютъ это нянюшки для здоровья), послѣ чего снова надѣла ребенку чепчикъ.
— «И всѣ милочки испугаются»… Гм! Удивляюсь, что могло напугать Дотъ! — бормоталъ хозяинъ, шагая по комнатѣ.
Онъ отгонялъ отъ себя внушенія Текльтона, однако, они вызывали въ немъ смутную, неопредѣленную тревогу. Вѣдь этотъ Текльтонъ былъ смѣтливъ и хитеръ, а Джонъ съ горечью сознавалъ свою недальновидность, и язвительный намекъ гостя точилъ ему сердце. Конечно, онъ не думалъ искать связи между рѣчами Текльтона и страннымъ поведеніемъ своей жены, но то и другое почему-то тѣсно сплеталось между собою, и онъ не могъ разъединить этихъ двухъ обстоятельствъ.
Скоро постель была готова, и незнакомецъ, отказавшійся отъ всякаго угощенія, кромѣ чашки чая, удалился. Тогда Дотъ — совершенно оправившись, по ея словамъ, — придвинула большое кресло къ камину для своего мужа; набила трубку и подала ему, послѣ чего сѣла на низенькую скамеечку рядомъ съ нимъ.
Она всегда сидѣла на этой скамеечкѣ, вѣроятно, находя ее очень удобной и милой.
Мало по малу Дотъ сдѣлалась самой искусной набивательницей трубокъ на четырехъ четвертяхъ земного шара. Надо было видѣть, какъ она засовывала свой тоненькій мизинчикъ въ трубку и потомъ дула въ нее, чтобъ прочистить устье; затѣмъ, дѣлая видъ, будто бы она боится, что трубка засорена, молодая женщина продувала ее нѣсколько разъ и подносила къ глазамъ, какъ телескопъ, гримасничая своимъ хорошенькимъ личикомъ. Въ эти минуты миссисъ Пирибингль была несравненна. Что же касается набивки табаку, то она дѣлала это мастерски; а ея ловкое подаванье огня свернутымъ клочкомъ бумаги, у самаго носа мужа, когда онъ бралъ въ ротъ чубукъ, — это было художество, настоящее художество!
