Ган Исландец | страница 15
— А вы, молодой человѣкъ, сохранили-ли вы ваши безумныя мечты о независимости?
— Въ противномъ случаѣ, я не былъ-бы здѣсь.
— Какимъ образомъ прибыли вы въ Дронтгеймъ?
— Очень просто! На лошади.
— А въ Мункгольмъ?
— На лодкѣ.
— Бѣдный безумецъ! Бредитъ о свободѣ и мѣняетъ лошадь на лодку. Свою волю приводитъ онъ въ исполненіе не своими членами, а при посредствѣ животнаго или вещи; а между тѣмъ кичится своей свободой!
— Я заставляю существа повиноваться мнѣ.
— Позволять себѣ властвовать надъ извѣстными существами — значитъ давать другимъ право властвовать надъ собой. Независимость мыслима лишь въ уединеніи.
— Вы не любите людей, достойный графъ?
Старикъ печально разсмѣялся.
— Я плачу о томъ, что я человѣкъ, я смѣюсь надъ тѣми, кто утѣшаетъ меня. Если вы еще не знаете, то убѣдитесь впослѣдствіи, что несчастіе дѣлаетъ человѣка недовѣрчивымъ, подобно тому, какъ удачи дѣлаютъ неблагодарнымъ. Послушайте, вы прибыли изъ Бергена, скажите мнѣ какой благопріятный вѣтеръ подулъ на капитана Диспольсена. Должно быть счастіе улыбнулось ему, если онъ забылъ меня.
Орденеръ пришелъ въ мрачное смущеніе.
— Диспольсенъ, графъ? Я нарочно прибылъ сюда поговорить съ вами о немъ. Зная, что онъ пользуется вашей довѣренностью…
— Моей довѣренностью? — съ безпокойствомъ прервалъ узникъ: — Вы ошибаетесь. Никто въ мірѣ не пользуется моей довѣренностью. Правда, въ рукахъ Диспольсена находятся мои бумаги, бумаги чрезвычайно важныя. По моей просьбѣ онъ отправился къ королю въ Копенгагенъ, и даже я долженъ признаться, что разсчитывалъ на него болѣе, чѣмъ на кого либо другого, такъ какъ во время моего могущества я не оказалъ ему ни малѣйшей услуги.
— Да, благородный графъ, я его видѣлъ сегодня…
— Ваше смущеніе подсказываетъ мнѣ остальное; онъ измѣнилъ.
— Онъ умеръ.
— Умеръ!
Узникъ скрестилъ свои руки, голова его упала на грудь. Затѣмъ, устремивъ взоръ на молодаго человѣка, онъ тихо произнесъ.
— Не говорилъ ли я вамъ, что счастіе улыбнулось ему!..
Обратившись къ стѣнѣ, на которой висѣли знаки его низвергнутаго величія, онъ махнулъ рукой, какъ бы для того, чтобы удалить свидѣтелей горя, которое онъ пытался побороть.
— Не о немъ скорблю я: однимъ человѣкомъ меньше или больше, не все ли равно; и не о себѣ: чего мнѣ терять? Но дочь моя, моя злополучная дочь!.. Я буду жертвой этого гнусного заговора, а тогда что станется съ дочерью, у которой отнимутъ отца?..
Онъ cъ живостью обернулся къ Орденеру.
— Каким образомъ онъ умеръ? Гдѣ вы его видѣли?