Изгнанники Эвитана [Дилогия] | страница 45

Таз на полу. Ведро в углу.

Ни книг, ни бумаги, ни перьев-чернил. И ни намека на свечи.

Устав от битвы с решеткой, Ирия присела — почти рухнула на тюфяк. Сдаваясь.

Зябко обняла руками колени.

Наверное, прошло час или полтора. Попробуй здесь точно определи. Часы ушли в прошлое вместе с родным домом. Всё ушло.

Осталось лишь молча сидеть на топчане, отрешенно глядя перед собой. В стылую тьму камеры. До конца своих дней.

Как медленно тянется ночь — первая в череде многих. Мрак в камере, за окном, в душе.

Лишь тусклым пятном — светло-зловещий лунный лик.

Тусклым. Слабым-слабым.

В душу неотвратимо ползет дикая тоска. А с ней — отчаянное желание колотить в дверь чем попало!

Ирия, успокойся. Имей гордость. Кто-нибудь и так обязательно придет. Рано или поздно.

Узницу должны кормить. Не для голодной же смерти ее здесь заперли! Хотя… если за родство с мятежником полагается плаха — что уготовано отцеубийцам?

Если до утра никто не явится — вот тогда Ирия грохот и устроит!

Но от утра отделяет ночь. Нестерпимо хочется пить, а кувшин — пуст.

Ну кто мешал вдоволь напиться из Альварена? Пока была возможность? Ну связали бы. А сейчас заперли — разница-то в чём?

…Папа уехал, когда получил то письмо — с герцогской печатью. Уехал, прихватив с собой почти весь гарнизон замка. И велел маме с детьми и десятком оставшихся солдат отправляться к ее брату. А она сказала, что проклянет мужа — если тот посмеет «сдохнуть за чужую честь».

Они рассорились насмерть. Впервые в жизни…

А может, и не впервые. Просто Ирия прежде не замечала. Как и многого другого.

А Эдвард Таррент всё равно уехал.

В следующий раз дети увидели отца уже после в с е г о. Бегства половины слуг и предательства монахинь. Сомкнувшихся над головой Анри ледяных волн. Ужаса с Эйдой, дороги в тюремной карете, Ауэнта, приговора.

И теплого — по-настоящему весеннего! — дня казни. Солнечных бликов на золотых волосах и белоснежном мундире маршала-словеонца. Спасителя чужих жен и детей.

Папа объявился потом. Исхудавший, избегающий смотреть в глаза. Сказал, мать не вернется. Решила посвятить себя Творцу.

В михаилитском монастыре Ирия ждала отца две недели. И не знала тогда, чего хочет больше: обнять виновника всех бед или убить. Но когда увидела — кинулась на шею и разрыдалась…

Скрип ключа раздался, когда непроглядно-черное небо за зарешеченным окном выцвело в тон амалианских балахонов. Девушка подскочила пружиной.

Но открылась не дверь. Всего лишь маленькое, узкое окошко. Чуть больше головы.