– Мило, Рафаэль, великолепно, ты поэт величее обычного – вот ты и впрямь пошел – здорово – не останавливайся – помни что нужно писать без остановки, не думая, просто иди, я хочу услышать что на донышке твоего ума.
– А я это как раз и делаю, видишь? – просекаешь? понимаешь? – «Понимаешь» он произносит типа «машш», типа Фрэнка Синатры, типа чего-то нью-йоркского, типа чего-то нового в мире, настоящий городской Поэт с-самого-низу наконец-то, как Кристофер Смарт и Блейк, как Том О’Бедлам,[56] песнь улиц и кошаков в переулках, великий великий Рафаэль Урсо который так разозлил меня в 1953 когда склеил мою девушку – но чья в том была вина? моя так же как и их – все это записано в «Подземных»[57] —
– Здорово здорово Рафаэль завтра увидимся – Давай поспим и помолчим – Давай врубимся в молчание, молчание это конец, у меня оно было все лето, я тебя научу.
– Здорово, здорово, я врубаюсь что ты подрубаешься по молчанию, – доносится его печальный воодушевленный голос по ничтожной телефонной машине, – мне грустно думать что ты врубаешься в молчание, но я буду его рубить, поверь, буду –
Я иду к себе в номер спать.
И гляньте-ка! Там сидит старый ночной портье, старый француз, не знаю как его зовут, когда Мэл мой кореш раньше жил в «Белле» (и мы подымали большие тосты портвейном за Омара Хайяма и хорошеньких девчонок с короткими стрижками в его гололампочном номере) этот старик бывало все время сердился и неразборчиво орал на нас, раздосадованный – Теперь, два года спустя, он совершенно изменился и вместе с этим его спина сгорбилась до конца, ему 75 и идет он совершенно скрюченным бормоча по вестибюлю чтобы отпереть тебе мимолетный номер, он совершенно помилел, смерть оглаживает ему веки, он видел свет, он больше не зол и не раздосадован – Он славно улыбается даже когда я вхожу а он (час ночи) стоит весь перекосившись на стуле пытаясь починить конторские часы в клетке – Болезненно спускается и провожает меня в мою комнату —
– Vous êtes français, monsieur? – спрашиваю я. – Je suis français moi-même.[58]
В его новой славности к тому же новая Будда-незаполненность, он даже не отвечает, лишь отпирает мне дверь и печально улыбается, весьма согбенный, и говорит «Спокойной ночи, сэр – все в порядке, сэр» – Я изумлен – Прибабахи все 73 года а теперь выждал самый подходящий момент когда осталось всего несколько росинок сладких лет и его похоронят всего скрюченного в гробу (уж и не знаю как) и я принесу ему цветов –
