) смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечая болтает со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь – Поэтому трубач играющий соло недоумевает что это такое он видит, издавна зная что я вечно сумасшедший, вбежал вот поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал – Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшн. Креветки! Цыпленок! Свиные ребрышки! Захожу к Сунь Хён Хуню и сажусь там у их нового бара заказываю холодного пива у невероятно чистоплотного бармена который не перестает протирать стойку и полировать стаканы и даже промакивает пару раз под моим пивом и говорю ему
– У вас славный чистенький бар, – и он отвечает
– Совсем новый —
Тем временем я ищу кабинку куда можно сесть – ничего нет – поэтому поднимаюсь наверх и сажусь в большую семейную кабину с портьерами но меня оттуда вышвыривают («Вам тут сидеть не положено, это для семей, для больших компаний») (потом они не подходят и не обслуживают меня пока я жду) поэтому я шкрябаю стулом вылезаю и топаю вниз быстренько на тихих ножках и беру себе столик и говорю официанту
– Пускай ко мне никто не садится, я люблю есть один, – (в ресторанах, естественно) – Креветки в коричневом соусе, цыпленок с карри, кисло-сладкие свиные ребрышки, в обеде по китайскому меню, я ем запивая еще одним пивом, обалденнейшая еда едва могу доесть – но заканчиваю все подчистую, плачу́ и отваливаю – К парку теперь уже на исходе дня где детишки играют в песочницах и на качелях, да старики таращатся на скамейках – Я подхожу и сажусь.
Китайская детвора разыгрывает большущие драмы в песке – Тем временем отец сзывает трех разных малышей и уводит их домой – В тюрьму что через дорогу входят фараоны. Воскресенье в Сан-Франциско.
Бородатый востробородый патриарх кивает мне затем подсаживается к своему древнему приятелю и они начинают громко беседовать по-русски. Я могу отличить на слух ольски-дольское, ньет?
Потом я неспешно шагаю в собирающейся прохладе и иду я сквозь сумерки улочек Чайнатауна как уже собирался сделать на Опустошении, подмигивают красивенькие неонки, лица в магазинах, гирлянды лампочек через всю Грант-стрит, Пагоды.
Я иду к себе в номер и немножко отдыхаю на кровати, курю, слушаю что доносится через окно со двора отеля «Белл», шумы посуды и машин и китайской речи – Все это один большой стенающий мир, повсюду, даже в моей собственной комнате есть этот звук, интенсивное звучание ревущей тишины которое шипит у меня в ушах и бьется в алмазное восприяние – Я отпускаюсь и чувствую как меня покидает мое астральное тело, и лежу в совершеннейшем трансе, зря сквозь всё. Оно все белое.
