— Ого-го! Ых!
— го... ых...
— ых!..
Пустился в пляс.
Топчи землю, топчи! Крепче, веселей бей в грудь матери-земли!
Юлой крутится Калап, подпрыгивает, словно шаман, хлопает с размаху руками по бокам.
Ну и что, что никогда не плясал? Пляшет он, пляшет!
Ну и что, что не сомкнул этой ночью глаз? Не привыкать!
Ну и что, что рано утром выпил только чашку чая?
Пляшет он, пляшет!
Ну и что, что один-одинешенек с самого рассвета порхал он бабочкой, рыскал волком вокруг полуторатысячной отары овец с ягнятами, чтобы не повредили, не потравили молодых ростков на пашне ненасытные, жадные, осточертевшие, славные его овечки, что только сейчас, когда до заката солнца осталось с кончик чумбура-повода, слез он с коня?
От самого села — пашни, пашни. Колоски рядками, ровными, зелеными, лезут, спешат расти. А дорога, которой шли овцы, метров сто шириной. Отара два дня на стрижке простояла, а до того со стоянки по-быстрому, досыта не наедалась. Конечно же, они рвались на хлебное поле. А стравят посев — штраф. Месяца два даром работать.
Ну и что, что охрип от крика на овец? Пашни-то позади!
Горланит Калап
— Аа-ай! Уй!
Эхо подхватывает.
Пляшет и пляшет Калап.
Голодные овцы не поднимают голов. Кула-Ат тоже.
Почему ты не пляшешь вместе с чабаном, поляна, покрытая алым пламенем пожара — цветами марьиных кореньев?
Почему не пляшешь, не радуешься вместе с ним, зеленая-презеленая хлебная нива?
Сюда повернешься — весь в цветах горный склон.
Назад глянешь — ковром расстелилась пашня.
И там пестрым-пестро, и там...
Вверху — синее, синее небо!
Лето. Ласковое, желанное лето.
Пляшет и пляшет Калап.
Задохнулся, плашмя упал на траву, раскинул руки и ноги, закрыл глаза.
— По-бе-да!
— да-а...
— а-аа!
Вскочил. Опять в пляс.
Погулять так погулять, —
Не погреться же пришли.
Поиграть так поиграть, —
Не огня просить пришли!
Ну и что, что не пел никогда? Беда какая, что ни одной песни толком не знает. Поет и всё!
Милой де-евушки
Пре-елесть и красу
Вижу я в тебе-е,
Береза бе-елая...
— Калап — мужчина! — стукнул себя по груди.
— Калап — орел! — подпрыгнул вверх.
— Калап — человек! — шлепнул себя по лбу.
— Калап перевыполнил план по шерсти!
— ан... ерсти...
На три центнера больше плана настригли с овец Калапа. Перед тем приезжала комиссия — пересчитывали овец и ягнят. От ста маток Калап по сто десять ягнят получил. Здорово! Загадывал-то сто от ста. За шерсть боялся. Больше всего боялся, что тут может сорваться. Зато теперь... Словно тяжелый груз с плеч свалил.
