Дюма | страница 9



Летом 1814 года Эме Александрина родила первенца, а ее мать купила на унаследованные деньги помещение у медника Лафарга и открыла магазин «мужских товаров»: табак, порох, пули, дробь; бизнес обещал годовой доход в 800 франков. Революционные и имперские времена кончились, каждый хотел быть аристократом, Луиза Дюма прибавила к своей фамилии «Дави де ла Пайетри», спросила сына, хочет ли он носить фамилию деда, тот ответил, что деда не знал и называться его фамилией не будет. Фамилия Луизе не помогла, в городе Дюма считались неблагонадежными: «Постоянство, с которым люди называли нас бонапартистами, приносило нам неудобства: во-первых, мне приходилось все время драться и я никогда так часто не приходил домой с расквашенным носом или подбитым глазом, как в начале Реставрации; во-вторых, мать боялась потерять магазин… Дошло до того, что, сами не зная почему, мы с матерью, несмотря на все причины, которые у нас были ненавидеть Наполеона, стали гораздо сильнее ненавидеть Бурбонов, которые не сделали нам ничего плохого».

Новые порядки в образовании: аббату Грегуару запретили содержать школу, и он стал ходить к ученикам на дом. Приехал из Парижа сын Лафарга Огюст, недоучившийся на адвоката: брюки дудочкой, влюблен в некую даму, сочинял эпиграммы, «Саня» был потрясен: «Эти строки Огюста были первыми лучами света, упавшими на мою жизнь; они разожгли во мне неясные стремления…» Попросил Грегуара научить писать стихи — тот не умел. Зимой 1815 года, выдержав скандал с матерью, начал брать уроки стрельбы у оружейника Монтаньона, браконьерствовал, воображая себя персонажем Фенимора Купера. Наполеон бежал с Эльбы, 1 марта высадился во Франции, шел на Париж; Вилле-Котре был на его пути. В 1865 году Дюма рассказывал: «Признаюсь, я страстно мечтал увидеть этого человека, чей гений отягощал Францию и, в частности, тяжело навалился на меня, бедного атома, затерянного среди тридцати двух миллионов других. Он раздавил меня, даже не подозревая о моем существовании… Проведя бессонную ночь, с шести утра я ждал при въезде в город…» Из газет узнавали о победах, жители Вилле-Котре не знали, презирать им Луизу или заискивать перед ней, да и газеты день ото дня меняли тональность: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан» — «Людоед идет к Грассу» — «Узурпатор вошел в Гренобль» — «Бонапарт занял Лион» — «Наполеон приближается к Фонтенбло» — «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже»…