— Бугай, — проскрипела женщина, — а немощного старика нищенствовать заставляет. Стыд и срам!
На что дед, входя в роль, благодарственно прошамкал:
— Премного благодарны, пенсия маленькая, а внучек безработный, на одно пособие шушшествует…
Однако женщина засомневалась:
— С такой рожей — и на пособие? Развелось дармоедов…
Веня, поборов мешавший делу стыд, стал инструктировать деда:
— Внешность его помнишь? Вот тебе предвыборный плакат для обострения памяти. Когда из подъезда выйдет — ты с ним заговори, о пустяках спроси, поинтересуйся, что ли, когда пенсии поднимут… А потом так осторожненько вызнай…
— Да знаю я, знаю, — отмахнулся дед, пересчитывая поданную мелочь. — Не тебе учить старого оперативника, который в шестьсот шештидесятом году в одиночку тамбовскую банду разоблачил.
Спрятавшись за куст сирени, Веня стал наблюдать. Его одолевали сомнения, свойственные любой сколько-нибудь живой душе. «А может, наблюдение, засада — все это лишнее? — терзался он. — Может, лучше подкараулить Муханова один на один и дать по чайнику? А потом по черепу? А потом по загривку? А потом по кумполу? Тогда он заговорил бы, выплюнув изо рта выбитые зубы!»
Однако без веского повода избить человека казалось ему неэтичным. Вероятно, все еще шевелилась недобитая милицейской службой совесть, отдаленно смахивавшая на элементарную человеческую порядочность. Пришлось ждать.
Первые полчаса все было как обычно. Люди спешили по своим делам, дети атаковали спортивную площадку, собаки обнюхивали кусты и рассматривали сумки прохожих. Коты делали вид, что у них тихий час, однако умело притушенными глазами наблюдали за разгоравшимся возле урны воробьиным скандалом.
Дедушка сначала возился в коляске, потом пригрелся, затих и вскоре своей статуйной неподвижностью стал напоминать деталь пейзажа, давным-давно вросшую в ландшафт.
— Заснул, что ли? — встревожился внук, поглядывая на часы — восемь утра, самое время Муханову на работу выдвигаться.
Вскоре показался сам кандидат. Веня надеялся, что дедушка встрепенется, зашевелятся спицы коляски, а потом…
Из убежища было видно, как при протяжном выдохе бодрые утренние мухи дружно слетали с дедушкиного окропленного потом лба, а при не менее протяжном вдохе устремлялись обратно, кружась над посадочной площадкой с выпущенными шасси: Вениамин Прокофьевич беспробудно спал.
Встревожившись, Веня даже стал кидаться камушками в свою плоть и кровь. Один раз он вполне удачно попал по спинке коляски, отчего дед всхрапнул, чмокнул мясистыми губами (мухи встревоженно взлетели и принялись барражировать воздушное пространство, но потом успокоенно пошли на посадку).
